Улица идет параллельно набережной. Дома уютные, небольшие, построены в позапрошлом веке. Столбы, густо оплетенные троллейбусными контактными соединениями. Голубое небо исхлестано черными полосами. Идем пешком. Любуюсь пестрым нагромождением домиков, платанов, кипарисов, перетянутых сетью из проводов. Похожа на авоську - в ее ячейки лезет разная цветная мелочь. С правой стороны, что идет в горку, - причудливая церковь. Бело-серая, кирпичная, кирпичи уложены уголком. Впечатление, будто строение ощетинились крокодильей шкурой.
Вдоль дороги - рекламные щиты. Художник Нестеренко, который был представлен на юбилейной выставке Студии батальной живописи им. М.В. Грекова, приехал со своими полотнами в Крым. Живописец чокнулся на старой царской армии. Долговязые фигуры офицеров, изможденные лица, как на православных образах, трупы мертвых. Трепещет триколор. Надпись (главный смысл выставки): «Мы русские, с нами Бог». Подозрительное утверждение: все забито кавказцами, азиатами, а с нами нечто аморфное и неопределенное - Бог. Бог - объект мутный, как и человеческое сознание. В России нет гласной идеологии. Для чего живет страна? Кому служит элита? Кто есть «простолюдины»? Один орет: «С нами Бог». Другой, дикий: «Аллах, Акбар». Китайцы имеют идеологию гласную - марксизм-ленинизм с китайской спецификой. Чиновники - прослойка подсобная. Главные: рабочий класс, крестьянство. События на площади Тяньаньмынь показали. Чиновников (так называемых хозяйственников), прилюдно расстреливают.
У нас - союз коррумпированного чиновника, спекулянта и бандита - правящая прослойка. Все остальные - быдло, раздробленное, одуревшее, деморализованное. Молодежь желает «бабла», лезет в правящий слой любыми путями. Раздражают деятели глазуновского пошиба - нестеровы, софроновы, шиловы. Нехорошо от арт-дельцов, типа Церетели. По сравнению с Петровым-Водкиным, Кончаловским, Дейнекой, Герасимовым, вышеупомянутая публика – явление социологическое, нехудожественное.
На прокуратуру натыкаемся неожиданно. Узкая улочка взбегает вверх. Справа - глухие заборы частных домов, обвитые виноградом. Слева - два узких (помнится, серых) здания, которые стоят друг напротив друга. Похоже на ущелье. Тут же и суд.
И. ушла к следователю. Сижу на каменном приступочке, в тени прокурорского здания. Беспрерывно подъезжают авто-заки. Серые дверцы распахиваются, оттуда выводят заключенных в серых робах. Один автомобиль застрял. Кто-то стал стучать изнутри. Открыли. Изнутри, из-за решетки, говорят: «Жарко же, черти! Пусть открыто».
Из темноты показывается парень в синих трениках, тапках и тельняшке. Садится на корточки возле решетчатой двери. Тяжело дышит, вспотел. Из дверей судебного здания вываливается грузная тетка, решительно направляется к авто-заку. Видит заключенного в тельняшке, вопит: «Ай, Арсен, мальчик мой, да я за тебя…» Бегут полицейские. Оттаскивают гражданку, что нелегко: на ней обширное платье, кофты. Крики: «Уберите немедленно. Мамаша, если будете орать, снова дверь законопатим. Пусть сидят в духоте, мучаются».
Арсен безучастно смотрит на мать, курит. Женщина продолжает голосить. Стуча каблуками, в небесно-голубом костюмчике, к авто-заку приближается блондиночка-симпатяга. У нее дорогой кожаный портфель. Она взывает к конвою: «Не закрывайте. Дайте подышать. Бесчеловечно. Я - адвокат».