Сам дом - старинный, простой и просторный. Цокольный этаж велик, имеет два больших полукруглых окна. В середине - вход из трех дверей с небольшим портиком. Четыре квадратных колонны. От дверей, в разные стороны, разбегаются лестницы, что ведут на балюстраду (очень широкую, с полами из деревянных досок). Крыша здания покоится на тонких чугунных столбиках. Множество высоких окон, выходящих на обе стороны постройки. В каждом конце - по двустворчатой двери. Цокольный этаж - бледно-розового цвета. Первый этаж - нежно-салатного. Треугольная крыша сияет белизной. Вдоль стены, на балконе, тянется ряд бедных дерматиновых кресел, притащенных из какого-нибудь заброшенного клуба. Крепкие молодые люди расставляют столы, накрывают белыми скатертями. По блюдам раскладывают виноград, яблоки, груши. Всем распоряжается зрелая дама в черном, с блестками, платье. «Нет, - говорит она властно тем, кто таскает столы, - не сюда. Здесь будет сладкий пирог. И не сюда. Тут - мясо и вино».
Музеи выживают с трудом. Среди живописи и скульптуры поют и пляшут. Благородные помещения арендуют под юбилеи, свадьбы. Популярны корпоративы в оранжереях, ботанических садах. Видно, и в доме Ришелье намечается гулянка. Неплохая память о торжестве: ко входу подъезжают лимузины, гости идут загадывать желание к платану, фотографии на фоне посмертной маски поэта (она демонстрируется в пятой, небольшой, комнате музея).
Покупаю у бледной девушки билет. Позорный клочок оберточной бумаги. Коллекционирую входные билеты. «Управление культуры Крымского Облисполкома. 038088 ИР. Входной билет на выставку. 150 рублей». Ничего не поделаешь. Придется класть в рамку этот огрызок. Экскурсию ведет тощий, высокий парень. Звук голоса резкий. Говорит не предложениями, а обрывками, так, что топорщатся углы фраз, словосочетания крошатся, словно выложенные неровно стены.
В первом зале - про историю Крыма. Медные блюда, усеянные мелкой, еле видной, чеканкой, глиняные кувшины, черепки, древние названия знакомых мест. Гурзуф назывался Юрзуф. Про Аю-Даг и христианские церкви на его склонах и вершине. Про генуэзские крепости. Про христианство в Крыму еще до крещения князя Владимира. Раньше говорили - до Октябрьской революции. Нынче в моде тысячелетний отсчет - до крещения. Наша страна, не способная к модернизации, приступила к высасыванию неиспользованных пластов древней истории. На Востоке – дикий ИГИЛ. У нас - раннее православие, еще глубже – Книга Велеса и Византийские монастыри. Невиданный эксперимент проводит режим над податливыми мозгами россиян. Буквально вчера скакал Гайдар с Чубайсом. Сегодня - поп Кирилл и православный «активист» Энтэо. Сунниты разбивают Пальмиру. У нас - швыряют скульптурки Сидура. «Православных активистов» - не трогает полиция. Приоткрывают шлюзы. Захотят - и пустят воды Шпрее в Берлинское метро. Чтоб не булькали.
Гоголь писал, что Пушкин - явление чрезвычайное, единственное явление русского духа: русский человек в развитии, таков человек в России будет через двести лет. Платан вырос. Двести лет прошло. Пушкин всюду хотел успеть - и в поэзии, и в прозе, и в драматургии. Смотрим на русского человека сегодня: чистые сюжеты «Бориса Годунова». И не «Маленькие ли трагедии» могут послужить иллюстрацией ко многим нашим реалиям – «Пира во время чумы»?
Экскурсовод жалуется на ялтинских музейщиков - все забрали из дома Ришелье. Остались голые стены. «Тоже неплохо, - сыпал кирпичными обломками парень. - Стена голая, а дух многих великих обитает в этих стенах. Ришелье уехал после Отечественной войны двенадцатого года. Дом оплачивал до двадцать второго года. Кто тут только не жил (совершенно бесплатно!): Грибоедов, Вяземский, Раевские, Жуковский, Мицкевич. Благотворительный пансионат».