Дождливый Кара-Даг, песчаная Карантинная бухта, солнечные Адалары, ветреная Керчь, суровый Аджимушкай рождают в сердце нечто иное, глубокое. Крым дает внутреннюю свободу. Подныриваю, словно в подводный грот, туда, где мелкими оказываются работа, политика, семья, родня, заседания, приседания, шелест бумажек и газет, бабы, дети. Все твое оказывается не столь существенным, как та глубина, что разверзается перед внутренним взором. Она манит. Ничто не может быть дороже. Очевидно, глубине подныривания под скучный быт научил меня Пушкин.
Николай Павлович, император, в 1826 году, после первой встречи с Александром Сергеевичем, сказал Блудову: «Сегодня утром я беседовал с самым замечательным человеком России». Это - не поза. Это - свидетельство наличия у царя разума, пусть и холодного. Я, конечно, люблю Белинского, Чернышевского, особенно Писарева - демократов-либералов. Россия до сих пор движется в колее, проложенной Герценом декабристами. Но, и Корф, и Николай I также жили в России, строили ее. Грибоедов, царский чиновник, Тютчев - не глупее Писаревых были. К Пушкину стремятся отнестись «облегченно»: гений формы. Муза у него не то, что у Льва Толстого. У Льва Николаевича муза - толстая, скорбная баба. Хмурая и вопросы задает на уровне бытия-небытия. В общем, «толстая Маня ударила в тарелки»: «Так где покойник? Мы будем хоронить сегодня или нет?» Пушкин же музу свою воспринимал легкой девицей, «вакханочкой». Многие радостно согласились с легковесным восприятием пушкинской поэзии. А вот французский посол Баронт, да и Жуковский, конечно, с благоговением величали юношу Пушкина «мудрецом». Гений уровня Данте, Шекспира, Гете.
Родина приняла гения не милостиво. Александр Сергеевич уже выходил на мировой уровень (не как Гете - основательно, фундаментально, а в обрывках стихов, в письмах, даже в черновых набросках). Не успел чуть-чуть. В 37 лет - обрубили его жизнь. С поэтами в России всегда так. Блок - хлоп - и нет его. Маяковский - чик - и пропал. Есенин - трах-бах - и привет с той стороны: «Умирать не ново». В 20 лет, продвигаясь к Крыму, Пушкин собирался покончить жизнь самоубийством. Пустили слух, что поэта высекли в канцелярии. Александр Сергеевич пишет царю Александру: позор какой, или заточите меня в Сибирь, или я окончу самостоятельно дни свои.
Пушкин - фигура, соразмерная Петру. Он его соратник. Петр Алексеевич преобразовывал Русь административно, политически и в военном отношении. Пушкин «врезался» бесстрашно в «культурную дикость» родной стороны. Хоть и не дала слабая человеческая натура довершить дело, а все же, после Пушкина Россия была уже не та. Может, дело в «глубинной свободе», что вскрывают прибрежные скалы в Крыму у любого чуткого человека?
Хотел повеситься Александр Сергеевич и вот в этом доме, в священных стенах которого окажусь через мгновение. Но смертный кризис преодолел. По этой крышей родилась идея написать роман в стихах «Евгений Онегин». А через много лет - заключительные стихи повествования об Онегине: «Блажен, кто праздник жизни рано / Оставил, не допив до дна». В 37 лет Гете только начал сочинять «Фауста». Законченное произведение - лишь «Страдания юного Вертера». А нашему гению ничтожный французский красавчик всаживает пулю в живот. И все! Не будет русского «Фауста». А Пушкин: «О, умираю я, как бог / Средь начатого мирозданья…».
Выхожу из розовых кустов на площадку перед домом. Присаживаюсь на отъединенной перилами возвышенности с беседкой, фонтанчиком в виде чаши, белым обелиск с лирой, помещенной поверх мраморного столба.