Фонтан «Ночь» окружен платанами. На скамеечке сидит странный дед в матросской фуражке, тельняшке, мятых брюках. Наигрывает на аккордеоне «Амурские волны». Инструмент гудит, пыхтит, но звук еще дает, поблескивает красным перламутром. В ярких сарафанах, туниках, халатах, в шляпах и панамках топчутся попарно грузные пожилые тетки. Оркестр, отыграв бравурные марши возле входа в ресторан, зачехляет инструменты. Аккордеон, одинокий дед, куча старух и кошек, размазанная по дорожкам сметана - набор безобразный, раздражающий. У танцующих старух лица умильные, придурковатые.
Старухи сыты, как кошки. Простые, бедные бабушки горбатятся в начале июня по огородам, таскают тележки на колесиках, роют компостные ямы. Отдыхающие - из Москвы, Питера. Там и пенсии, и возможность сдать квартиру внаем за дикие деньги. Хватает, чтобы по миру поездить и не думать о припасах на зиму.
Были в Питере бездельники, называвшие себя Митьками (художниками). Пересобачились. Перегрызлись. Певцом придурковатых людишек, воспевающим культ «простого россиянина», выключенного напрочь из жизни, остался один Любаров. Картины его заполнены косыми-хромыми крестьянами-люмпенами с дебильными улыбками. Вот такие «любаровские» выражения лиц у греющихся на крымском солнышке старушек-вострушек. И сам я, почти старик, - с ними. Стою в сандалиях посреди растекшегося кефира. Давно не злой, не боец. Сентиментальный фильм – а я уже плачу. Злость испарилась до слабенького пойла насмешливости, мелкотравчатых «приколов».
В Евангелии от Луки - горькая притча Христа о блудном сыне. Голландцы, выгнав испанцев, начали обживать поле под названием «свобода». Протестанты, а в живописи «малые голландцы (Вермеер) - дотошные бытописатели, избавившиеся от библейского диктата. Долины, девушки с лютнями, мужики с деньгами. Любили коллективные портреты. Свобода оказалось штукой опаснее, чем свихнувшиеся на католицизме испанцы. Об этом все картины Рембрандта. Об этом его «Блудный сын». Раньше думал об актуальном в «Завете»: был еще и старший сын. Упрекал отца: «Ради меня ты за всю жизнь не зарезал и козленка. Но, вернулся младший брат, гуляка и пьянь, все промотавший, и ты веселишься, приказал заколоть тучного тельца. Почему?»
Над этим думал (ответа-то в Евангелии от Луки так и нет). Теперь - не думаю. Превратился в «малого голландца», сдавшегося «картезианца». Не люблю «актуальное искусство». Купаюсь не в действенности духа, а в праздничной «материи бытия». Прикидываюсь носителем «святого простодушия». Глянь в лицо мое со стороны - и не найдешь отличия от танцующих старых людей. И.: «Скучно с тобой. Мне в больничку, узнать расписание магнитотерапии».
