Просторная серо-голубая площадь, раскинувшаяся перед терминалами. Диспетчерская башня. Место сакральное. Так всегда - у древних ацтеков, в Междуречье, в Египте. Площадь, толпы народа, жажда бога, чудо, колокольни, пирамиды, башни - все, что отрывает человека от земли. Взвинченное мужичье, слепив крылья из шкур, схватив на толстую жилу бычьи пузыри, собиралось лететь. Наполняя дырявые полости вонючим перегаром костров, карабкались на колокольни, свергались вниз, калечились, бились, гибли. И снова крылья из лозы.
Братья Монгольфьер по крышам храмов не шлялись, в бога не верили, были детьми «века просвещения». О тех странных временах правду написал Руссо в «Исповеди». Изобретены способные к полету воздушные шары. На равнинах жили братья Райт, а в России самолет сконструировал и вовсе морской офицер. Верно: «Если бога нет, то все позволено», в том числе и полеты в небо, а с недавних пор - в Космос.
Садимся в лайнер не через гибкий рукав коридора. Там - «Аэрофлот», «Трансаэро», иностранцы. Мелочь пузатая берет пассажиров на отшибе. Туда - автобусом. Низкий, грузный, свистя мотором, волочет в дальний угол людскую «селедку». В «Домодедово» багаж к воздушным судам доставляют в высоких металлических шкафах. Целые поезда длинных дюралевых коробок. Автобус, как бык, прет по гладкой бетонке, врезается в солнечные столбы света, падающие на землю из облачных дыр.
Подвозят к «Боингу». Красавчик! Античное чудовище. В круглых, как бочки, двигателях, частые ребра жабер-вентиляторов. Пестрая толпа моментально организовалась - стар и млад маршируют по лестнице к овальному проходу. Дружелюбные стюардессы. На верхней площадке лестницы окидываю взглядом поле, лайнеры, пришлепнутое здание аэровокзала. Ныряю в утробу. Пластик, легкие, удобные кресла, и весьма приятный, аромат. Впереди, между рассаживающимися пассажирами, пробирается И. Намеренно легкие конструкции сидений, полочек над головами, серые ремни с пряжками навевают ощущение пожара (лайнер рушится на землю, двигатели-жабры горят малиново, выплевывая черный дым, ремни отстегнуты, пассажиры воют по-звериному, прощально, они, переломанные, измятые, спрессовались в кровавую кучу: «Если бога нет, то всё…»)
Жгуче жалко И. Семья - не ячейка общества. Семья - боевая единица. Муж - передний край. Он воин, добытчик. На восемьдесят процентов и армия, и ее успех зависят от крепких тылов. Прекрасная армия Наполеона растворилась в степях и лесах: не было тыла, обоза. Немец с Гитлером - растеряли обоз среди тридцатиградусного мороза. Кто накормил воинов-большевиков, дал им пять миллионов лаптей, онучей, лошадей, хлеба, резерв людской силы? Крестьяне Руси. Сволочь белогвардейскую, кровавого Колчака те же сибирские мужики «схарчили». И япошек на Дальнем Востоке. Могли порубать русского рабочего, красную гвардию, а на вилы подняли Каппеля, кровавого адмирала, да Деникина с Врангелем. Потому что Ильич верно сказал крестьянину (не по Столыпину): земля, воля, конец войне.
В семье мужик бьется на переднем крае. Нужно уметь сказать верные, нежные слова своему «тылу» - женщине. И тогда она горы свернет: родит мужчине детей, ради которых тот бьется в жестоком мире хищников. Ему, побитому и усталому, родная жена омоет раны, вкусненького даст. Сохранит здоровье детей и постарается их воспитать. Не изменит своему передовому отряду, так как в тылу забот - выше крыши, некогда глупостями заниматься. А если удача отвернется от бойцов - мужа да жены - сцепившись руками, обнявшись, погибнут вместе.