Сплю без снов, но слышу, как колеса считают стыки. Будит пронзительный солнечный свет. Матрасы свернуты. Тетка напротив поела огурцов и скрежещет зубами. И. читает. Увидев, что проснулся, говорит: «Через двадцать минут Москва. Завтракай. Все готово». Как глубинные бомбы, уходят в пасть очищенные яйца, куски хлеба и помидор. Заливается чай и запечатывается сверху мармеладом.
Серьезное мышечное усилие, кряхтение, и вот чемоданище низвергнут на пол. Шпалы не сливаются, становятся различимыми. Взмывают складские помещения, виден шпиль гостиницы «Ленинградская». Минуем проводниц, выкатываемся на платформу. И. прощается с ними, но те еще более вялы, чем с вечера. Лица стылые, мерзлые.
Нас встречает стройный молодой человек, весь в черном и выглаженном: «Моляковы? В Домодедово?» - сухо спрашивает и, получив утвердительный ответ, ловко перехватывает у меня ручку чемодана. С Казанского выбираемся через боковые полукруглые арки, и я успеваю купить в ларьке «Советскую Россию» и «Завтра» с «Новой». Спрашиваю: «Вы с Думы?» - «Нет, - отвечает встречающий, - автомобиль предоставлен Администрацией Президента России». Услышать такое доводится не каждый день, от этого приятно. Площадь трех вокзалов бурлит. Казанский, словно расписной пряник, в лучах утреннего солнца. Небо голубое, промытое ночным дождем. Тучки маленькие и в том состоянии, когда превращаются в лохматые облачка. Ветра нет, но довольно прохладно.
Стоянка для служебного транспорта. Блестящий, как концертный рояль, «БМВ». Грузимся, а я размещаюсь на переднем кожаном сидении. Внимание привлекает приборная доска. Ее дизайн – роскошь и одновременно рабочий пульт всего механизма. Все хорошо в немецком авто, все по уму. Слегка погладил переднюю панель, отделанную темно-коричневым деревом, цокнул языком, сказал: «Как красиво!». Водитель лишь хмыкнул, но ничего не сказал. В виду грядущих событий, понимаю, отчего Д.З. проявляет ко мне внимание.
Немецкий агрегат, мягко шурша, легко набирает скорость. Выскакиваем по свободным улицам на Садовое кольцо. Хорошо знакомы здания. Американское посольство с неизменно запыленными окнами. В столице много понастроили. Хорошо знал Москву начала семидесятых. Потом - восьмидесятые, когда отец учился в Академии. Грязнотца большого города девяностых. Болезненно-лихорадочное разрастание нулевых.
Москва семидесятых - низенькая, желто-стенная. В подворотнях и пивных, «схвачена» у Говорухина в фильме про Глеба и Володю. Кособокую, малоэтажную, в купеческих подслеповатых домушках, люблю. Так же сияло солнце, и лучи пробивались сквозь пыльную листву сквера на Миусской площади. Как я гулял по Москве тогда, ранним подростком! Нравились горбатые церквушки, сараюшки, крашеные заборы и темноватые подъезды!
Летим сквозь солнечный свет, как через стекло. Бесконечные серые цеха завода «ЗИЛ». Жилые корпуса. Ресторан «Борисовский». Водитель включил радио. Два молодых обалдуя, захлебываясь, рассуждают о ценах на иномарки. Объем двигателя - доллары. Полтора миллиона рублей. А вот эта моделька обойдется в два миллиона сто. Поет Натали про бородатого ухаря, который пленил ее бородой. «Говорящие головы» переходят на недвижимость. Шутят: «Женщины - это такие смешные зверьки, которые питаются купюрами».