Алексей Октябринович говорил: «Терпеть не могу тусовок. Люблю одиночество. Страдаю от его отсутствия». Но Сельяновы-Балабановы - оборотная сторона общественно значимого, публичного. «Груз 200» (лучшее кино Балабанова) - против Бондарчука мл. и его лживой «Девятой роты».
Кинодеятели различного калибра отметились и там, и тут. Шоумен Говорухин «поприсутствовал» и у Балабанова, и у Бондарчука. То же и с Михалковым мл. («Жмурки»). Творчество Балабанова не менее омерзительно, чем киноподелки Бондарчука. Но у Алексея - со знаком «минус». И время такое, запредельно чудовищное. Амплитуда зла возрастает неимоверно. «Нежить» становится грозной, завораживающей.
Фигурка режиссера Алексея - сопливо-хлипкая, неорганизованная. Но таковы они, эти человеческие «шлюзы», через которые хлещет гнойным потоком зло. И Балабанов - слабый, тщедушный - показывает хищные клыки вампира. Рык катится в поднебесье: «Я всегда против! Кумиров нет у меня! Наставников в кино не бывает! Надо дурачить зрителя и создавать искусственный мир с совершенно реальными героями!» Про наставников врет. Были у Балабанова наставники. Джотто, изобразивший поганца Иуду. Босх. Дали. Беккет и Кафка.
Здоровенные двери с трудом поддаются моему напору. Маленький холл. От него, в разные стороны, полукруглыми крыльями, разлетаются белые лестницы. Слева, под лестницей - арт-объект. Кусок занозистого забора. Беспорядочно приколочены дощечки, измазанные масляной краской столь густо, что вставленные в сгустки осколки елочных игрушек влипли намертво. Метрах в трех - фотографическая лампа под блестящим куполом. Мощный луч голубоватого света бьет в забор. Осколки разноцветного стекла горят, словно щелочки в зазаборный мир. Там - будто бы все иное, не серое, а солнечное. Убожество, но рождает пыльный, необязательный ворох ассоциаций, который утомляет. С правой стороны - доска объявлений (зеленое сукно, булавки, бумажки). Различные циклы лекций, концертов, умных выступлений. К примеру, Смольный институт Российской Академии образования. Будут готовить (без ЕГЭ) дизайнеров, педагогов. Молодежь обучат искусству стекла, керамики, росписи на ткани. Будут лепщики-модельщики, ландшафтные конструкторы. Подумалось: «Такого бы ландшафтного конструктора, да в город Шумерлю, в один из разваливающихся бараков. Пусть бы устроил бедолагам благоухающий палисадник».
Малый фестивальный симфонический оркестр под управлением Павла Опаровского. Музыканты дадут Пуччини, Шуберта, Шостаковича, Леонкавалло. Лицо дирижера (сухое, вытянутое, в морщинах) напоминает облик Ходасевича. Много всего. Зато про балабановские чтения - ни бумажки. Но вдоль лестниц начинается «балабановское» - фотографии полуодетых барышень начала двадцатого века (как тогда это понимали). Корсеты, рюши, панталоны, голые плечи, высокие, плохо прибранные прически. А еще - женщины-арлекины, коломбины, пьеро. Все - прикрыто. Не развратно. Потянуло гниловатым духом сильного фильма о нехорошем «Про уродов и людей».
