Тайна. Тайна будет раскрыта. В углах прихожей - пачки печатного, собчаковского. Будет еще и то, что неуместная кликуха «Санкт-Петербург» сойдет в утиль. Несчастная история населенного пункта с кукольным наименованием «Петерьбурх» закатится. Не место этому названию в двадцать первом веке, веке последних пределов. Книжонки, обернутые серой бумагой, истлеют по углам.
Белые двери. Выхожу, словно из больничной палаты. Невский корежится, гремит, взнузданный солнечными лучами. Кони Аничкова моста сорвутся, оставят после соскока осиротевший мост. Заскакиваю в двадцать седьмой автобус.
Однажды, по молодости, вместо одного стакана крови сдал два. Мутило туманом, ползшим со спинного мозга. Лучше не видеть страшных теней конца восьмидесятых. Но - довелось. И «творческое» окружение. Неприятен Саша Сокуров. Он - Собчаку: «К сожалению, Ваш труд - неблагодарный труд… Держитесь». В Париже Собчак держался, как мог. Трое их, с «Ленфильма», пасмурных: Лопушанский, Герман, Сокуров.
Дождь, грязь, горе. Лопушанский пользуется не камерой, а мутноглазым зрачком, продырявленным не во лбу, а… - не буду говорить где. В «Письмах мертвого человека» людей не просто хоронят. Их закапывают в обжитом подполе, среди шкафов, диванов, серых простыней и тусклых лампочек. Быков, играющий разрушающуюся на глазах плоть, труп жены чуть присыпает землей посреди пещерки. Все пишет письма какому-то Эрику.
Безобразное - привлекательно. Искусство - столь же прекрасно, сколь и отвратно. У Лопушанского трупы хоронят в развалинах музея. Свежая мысль, правда! Снята киномерзость, якобы в знак протеста против ядерной войны. Протест здесь против одного (за саму войну режиссер двумя руками «за», человечество он ненавидит крепко) - против прекрасного, что еще теплится в человеческих творениях. Обидно разрушителям: в России, даже в моменты нечеловеческих страданий, теплится человеческое творчество. О, как их бесит факт: «Седьмая симфония», играли «Блокадную» голодные оркестранты. Так вот вам, сволочи, трупы в музеях. У Сокурова, в «Фаусте», черт шустро пробирается к заснеженным вершинам. У Германа, странными вещами занимавшегося перед кончиной, холод, ливень, люди испражняются с крепостных стен. Ленинградская студия - мрачная, в основном. Лопушанский породил Балабанова, а Дмитрия Астрахана, мальчика, взрослые забыли на перроне. Нервные крикуны. Разрушение на подсознательном уровне началось с пятого съезда Союза кинематографистов. Вопил Ролан Быков. Как был Башмачкиным у Алексея Баталова, в «Шинели», - так убогим и остался.
В автобусе №27 - музыка. Натали. Из девушки «лепят» полоумную. Она не сопротивляется. Расслабилась и получает удовольствие. Наташа теперь не хочет от мужчины дочку. Она желает спеть дуэтом с бородатым субъектом. Бородач глумливо предупреждает: «Осторожно, от этого случаются дети». Испражняющиеся люди у Германа и Натали-вертихвостка - один уровень. Музей им всем. Памяти Собчака.