Государственная "скрепа" ослабла – чувство дворянской чести. Духовная основа огромной империи – империи богатых землевладельцев. И полезла всякая сволочь. Как же! Одна опора рушится, а другая – чиновничество, бюрократия – встает.
У нас литература вся, особенно сатирическая, - про бюрократа, государственного человека, человека властной вертикали. Родовитость подменили табелью о рангах. Не Николай, конечно, виноват. Мир европейской культуры менялся. Пришла паровая машина, а потом телеграф и электричество. Электричество и дворянская честь? Не очень совмещается. Либо революция народа, либо революция верхов. Честь сменили на послушание. Процессы долгие, трудные, но энергичные. Огромная крестьянская страна чуяла – а что у них там, среди господ. Раньше терпели – была Салтычиха, но был и красавец, герой Денис Давыдов. С таким барином и на войне умирать не страшно. С таким господином всю эту революционную сволочь, что нахлынула из Франции во главе с Наполеоном, заломать можно.
Но в середине 60-х, во время Крымской войны, уже проигрыш, потому что иная главная фигура выдвинулась – чиновник, бюрократ. Даже в церкви, которая для простого человека служила социальным лифтом, где можно было из крестьян да в епископы, главным окончательно стал чиновник, Победоносцев.
Панин, министр юстиции, был граф (как и Толстой). Но он уже больше бюрократ, чем граф. Говорил: «Я всю жизнь подписывал вещи, несогласные с моими убеждениями». Сказано круто. Человек горд по причине отсутствия чести. Каково! А ведь это – представитель элиты.
Герцен был разбужен декабристами. Но Николай I разбудил Распутина. Вторая сторона осуществлялась медленнее, но как же мощно она в итоге проявилась!
У Гоголя бюрократ – фигура мистическая. У Салтыкова-Щедрина – почти сказочная, былинная. У Чехова – жалкая, порой смешная, а у Сухово-Кобылина, гения русской бюрократии, уже звучит бессмертная истина (актуальнейшая сейчас): «Русскому – чиновничество сродственно… Родственно извращается во взятку». По Сухово-Кобылину выходит (и правильно выходит), что в России, там, где по главной, яремной вене струится «кровь страны», там и чиновник.
Лев Николаевич Толстой пропустил через себя вот это – честь на чин. С Болконским, с князем, мужику, какому-нибудь Платону Каратаеву, на поле битвы умирать не зазорно. Он и философии свои разводит оттого, что есть где-то князь Андрей Болконский.
Вот с Карениным, мужем Анны, пойдет ли кто гибнуть, промелькнет ли между мужиком и Карениным в минуту страшной опасности уверенность, что всем вместе страну спасать надо? Без разделения на холопов и господ? Вряд ли мелькнет искра смертного, жертвенного братства.
Толстой женщин «чувствовал». Оттого-то у него Анна, при муже своем, дергалась. Хороший он был человек, хоть и старый. Вот только дворянской чести в нем не было. Был большой чин. Все у Каренина вокруг чина вертелось и строилось. Но честь не главная у него была. Анна-то под поезд и ушла. Что, Вронский, что ли, человек чести был? Да и сам Толстой в конце жизни из дому ушел. Не мог он больше и наблюдать, и описывать «истечение чести» из тела государства. Хотя последний роман – «Воскресенье» - почти язвительный – написать успел. Там тоже посмешище – Нехлюдов.
Ленин назвал Толстого «зеркалом русской революции». Толстой отразил гибель имперской сути – истечение чувства чести. Уже шел по Руси «Распутин». Как волна. Как политический тактик Ленин эту волну оседлал. Со старшим братом у него «разговор» был.
Потом эту «волну распутинщины» уже Сталин в русло загонял. Но русло опять бюрократическое. Тут же писатели «зароились». Проклинатели уже советской бюрократии – Зощенко, Булгаков. У Булгакова старая русская песня – бюрократ как фантасмагорическое, таинственное существо. Пока были у Сталина силы, он периодически русского бюрократа менял, обновлял, пускал кровь. Говорил, что с развитием социализма усиливается классовая борьба. И – действовал. Ягоду сменял Ежов. Ежова – Берия. В советской стране дошли до сути бюрократического государства – должен осуществляться кругооборот бюрократии в природе.
Болтун Хрущев «кругооборотом бюрократии в государстве» заниматься перестал. Ничего не делал и Брежнев. Похерили страну.
