i_molyakov (i_molyakov) wrote,
i_molyakov
i_molyakov

Питер. Май. 2015. 34

У Ман Рея - фотка: Елена Рубинштейн, поставленная хозяевами на женскую косметику, эффектная, гологрудая, на фоне безобразной маски из Камеруна. Фотка тридцатых годов. Красавица тетка оголилась под злыми лучами, прущими от таинственной африканской маски. Ситуация сконструирована Ман Реем сознательно. Ужасу придали публичность. Мастер фотокамеры сделал зло осязаемым.
Елена Рубинштейн, Ида Рубинштейн. Нырял в ледяную воду голым и я. Подталкивали стены, руины каменной твердыни. Связь телесного «Я» и невеселой маски истории делать публичной не хотелось. Кричал брату, чтобы он следил, не идет ли кто. Теперь тело горит, обожженное ледяным пламенем. Но пальцы на руках и ногах омертвели, стали белыми. Можно рубить - и ничего не почувствуешь.
Перед расставанием с Орешком забираемся на стену. С галереи видны ячейки камеры разрушенного тюремного корпуса, что стоит напротив. Находим камеру, в которой сидели. Окна галереи полукруглые. Топаю ногами, оживляю чувствительность пальцев. Проходящие шарахаются: дядька в тесной шапочке, чего топчется? Пальцы не оживают. Проходим вперед, людей меньше. С силой луплю ладонями по каменным проемам в стенах. В бойницах видна темно-синяя вода Невы и противоположный берег, заросший елками. Ладони краснеют, а кончики пальцев по-прежнему белые. Говорю М.: «Вот и старость. Раньше онемения от майских купаний не было. Скоро в жару нужны будут валенки. Говорят же старики - ноги стынут. Потом придет очередь сердца. Оно остынет. Жизнь закончится». М.: «Тебе еще долго остывать. Ты, брат, горячий, как чайник. Я от тебя греюсь. Пойдем, осмотрим подъемный механизм».
Тягали железную решетку с ворот цепями. Они тянутся из железных пазух. В потолке галереи чугунные блоки. Привинчены накрепко. Цепи наворачивает на себя деревянная ось, оббитая железными обручами. По краям массивного бревна вделаны рукояти, по четыре с каждого конца. На них налегала охрана (мужчины должны быть очень крепкими). Вращая рукояти, спускали-поднимали железную решетку ворот.
Ступени в крепостях высокие, крутые. В Судаке, взобравшись на стену по каменной лестнице, задыхаешься. В Выборге. В Шлиссельбурге. Спускаемся аккуратно, чтобы не свалиться.
Последний теплоход на большую землю. Плывем быстро, по течению. На корме шумят утренние молодожены. Выпито немало. Свидетель хлопает в ладоши, вскрикивает: «Эх-эх-эх-эх…». Свидетельница кружится, пытается танцевать нечто народное. Нога подгибается. Девица чуть не падает: «Не буду плясать, - заявляет решительно, - чуть каблук не сломала».
Пышная невеста скрыта под плащем. Муж, серьгоухий: «Сделай для меня, прошу. В знак утраченной невинности!» Молодая визжит, срывает с волос белоснежную фату, кидает ее в воду. Из визга лепится слово: «Прощай!» В черном свидетеле вспыхивает азарт. Бешено хлопает, подвывая: «Эх-эх-эх». Молодуха трясет гривой, лупит каблуками по палубе вместо свидетельницы.
Женщина в капюшоне и мальчик все так же печальны. Мамаша совсем расклеилась, положила голову сынишке на плечо. Он вопросительно смотрит на нас. Спускаемся в трюм. Тепло. Все места заняты. Пристраиваемся в уголке. Бывалые семьи с детьми-подростками. Одна девочка смеется, кричит: «Папа, папа! Немцы крепость не взяли. А мы взяли и просто приплыли. Здорово как!» Лысенький родитель в ответ: «Эх, дочка, попробовали бы мы подобраться к ней в сорок третьем». Вступает мамаша: «Глупости какие, Андрей!» Дочка: «Папа, а что бы было?» Отец: «Из орудия бы кто-нибудь как…» Взрыв хохота, крики: «И было бы - как, как?»
Перед нами пара. Он - в дорогой куртке, сед, пряно пахнет лосьоном. Она - среднего возраста, одета изящно, но очень легко. Такие наряды взывают к мужчине - сними пиджак, накинь мне на плечи. Не супруги. Она допытывается, кто дети да как жена. Он мычит в ответ неохотно. На плечах у золотокудрой прелестницы его пушистый пуловер. На пристани в Петрокрепости голодные фотографы, что фотографировали нас при посадке на судно, радостно звенят тарелочками: «А вот и сюрприз!» На тарелочках наши морды. Стоит четыреста рублей. Нас с братом узнают, суетливо подбегают: «А вот и наши красавцы! Тарелочки - на века, для семьи». М., мрачно: «Не надо нам тарелок». Заискивающие улыбки сползают с лиц торговцев: «Тогда мы повесим эти фотки в нужнике». Мы: «Вешайте, поможем вам просраться».
Tags: Питер
Subscribe

  • Больничное – 2.29

    Земля, обыденно вращаясь, Покойность мыслям придает, Как будто ей легко, не маясь, Вершить свой медленный полет. Есть ось, как штырь, Не штырь,…

  • Больничное – 2.28

    Не проще ль жизнь отнять, ударь, и вся забота. Ведь можно сделать так? Убийства простота Привычна для людей, кровавая работа, Тут кто-то досаждал…

  • Больничное – 2.27

    Вылизывая гладкость рифм из звуков, Бесстыдствуем, являясь напоказ, Плевать нам на покой детей и внуков, В них пальцем ткнут, и больно, и не раз!…

  • Post a new comment

    Error

    default userpic

    Your IP address will be recorded 

    When you submit the form an invisible reCAPTCHA check will be performed.
    You must follow the Privacy Policy and Google Terms of use.
  • 0 comments