На Востоке - водный рационализм и скупость. Напоить свой клочок земли, дать попить ишаку и верблюду, самому напиться. Вода там - базовая валюта. Обходятся разноцветьем ковров. Развернул его в шатре - вот и дом. Свернул - опять пустыня.
Русские между Европой и Азией. Ни мозаика, ни ковер, ни вода, ни палящее солнце. Огненная вода - как универсальное воплощение амбивалентности. И попить, и поесть (водка - жидкий хлеб). В середине XIX века - великая литература и музыка. Творцы чуда - русский средний класс (так называемая интеллигенция). Маленькие люди. Знали, что есть нищета. Понимали, как живут цари. Кто знанием бедности был обделен (Лев Толстой), упорно ее постигал, имитировал, играл в бедность. В том числе и в нищету духа («Отец Сергий»). Стыдились благополучия.
Русская литература и музыка родились на десяти квадратных километрах болот, превращенных в город сотнями тысяч русских крестьян. Поэзия под знаком классицизма: Пушкин, Жуковский, Баратынский, Дельвиг. Строгость зданий, угрюмость реки волшебны. Сказанное и написанное в Ленинграде - объективно, значительно. И - отчуждается. Благость отчуждения - штука дорогая. Она нужна пишущему.
Благо отчуждения необходимо и стране. С Москвы не соскочишь в сторону, не глянешь посторонним, острым глазком с этой площадки на огромную Россию. Москва и полыхала вместе с Россией и строилась вместе с нею. Не то Питер. Радищев-то ехал (первый наш объективист) из Петербурга в Москву. Объективация вышла потрясающая. Даже Екатерина Великая перепугалась. Не Радищевских записок перепугалась, не России (на Пугачеве хорошо познала вторую родину), а холодного ее разъятия на составные части. Прошло немного времени, и вздыбился со страниц поэмы «Медный Всадник».
Заголосили: «Умом Россию не понять». Поток (в том числе и пьяных поэтических слез) хлынул. Питер не взяли ни Наполеон, ни Врангель, ни финны, ни Гитлер (немцы дважды обломали об него зубы). Ильич, крутой «реактор» народничества и западной мысли, ехал в духовную твердыню. Город прекрасен «внутренним». Польза не только русским от уникального общественного инструмента. Чудесная «оптика», позволяющая, как с вершины, обозревать не только Россию, но и Запад.
Ни Рим, ни Лондон, ни Париж такой особенностью не обладают (Нью-Йорк - раздутый в размерах провинциальный городишко, куда заехали богатые купчишки). Но римляне дали миру объективацию воды и скелет любой цивилизации - дороги. Ездили медленно. Десять тысячелетий - все лошади. 20 км в час - самое большее. Успевали в пути разглядеть детали. Нынче - скорость. Мир теряет характер внутреннего явления и превращается во внешний калейдоскоп необязательных картинок.
Азиатчина. Арабы. Мир ковров. Присели ненадолго, посидели, свернули подстилки - и покатили дальше. Мир циновок - мир фастфуда. Рим - явление каменное. Три раза можно обернуть мир древнеримскими дорогами. Отсюда - закон. Четыреста пятьдесят первый год до н.э., правила двенадцати таблиц. На одной из бесконечных римских дорог, на обочине, мастера выстлали мозаику удивительной красоты. Ковры в Лидде истлели. А это чудо цветет дивным цветком.
