В провинции, со скуки и с безденежья, люди угрюмы. В Питере, от неразберихи, лихорадочно возбуждены. Хаос столичной жизни - надежный способ понизить планку культурного восприятия всего населения в целом. Не телевидение делает из человека барана, а универсальная, будто бы культурная, «похлебка», размазанная по мозгам ножом плазменного экрана. Варево хаоса опаснее лепки неестественных противоречий.
В Питере становится ясно: гражданская свобода - штука страшная. Я люблю Лосева, а сосед Мамардашвили - куда ни шло. А если мужик лечится мочей? Призывает следовать его примеру? Баба жрет едва проросшее зерно (и ничего больше!)? Юноша карабкается на заводскую трубу, а девица худеет до костяка? Деды, прошедшие ГУЛАГ, спят на морозе голыми и бродят по снегу босиком. У них ярые последователи. Уютно в крайнем фанатизме.
Не сметь трогать баранов! Пусть пьют урину и валяются в навозе, покрывают тело татуировками и гомосятничают. Половые извращения. Логика: если мужик с мужиком играют свадьбу, то что делать субъекту, пораженному нарциссаизмом-онанизмом? Заключать брак с самим собой? Горько сознавать: я - продукт «гражданского хаоса». Сижу на лавочке в кассе. Хочется посмотреть Сафронова в Смольном, Рахлина в Мюзик-холле, черта лысого на метле. Впасть в пожирание «культурной» несвежатинки. Я болею гражданским лживым обществом. Железная идеологическая работа в сфере культуры должна проводиться государством неукоснительно. А если государство дает деньги на «Левиафана»? Содержит охальника Бутусова и лишь недавно избавилось от неопрятного Гельмана?
Мещанину нашептывают: «Ты умный, единственный, делай что хочешь, избранник». Козел верит. Он пьет с гордостью мочу и основывает супер-пупер секту. Он бунтует, отстаивая право валяться голым в ледяной проруби. Прямолинейность глупости потрясает. «Гражданское общество» страшно тем, что являет наилучший способ манипуляции массами. Воля без разума превращается в бурление инициативы в подвале, из которого несчастным никогда не выбраться. На верхних этажах те, кто правит дураками.
Ленинград - слишком серьезно. Тут подвиг и смерть. Санкт-Петербург – отдает балаганом. Питер - в середке. Прост по произношению. Городу, в котором проживает пять миллионов безумцев, Питер - самое то. Но и через шансонно-приблатненную-простецкую корку пробивается трезвый, холодный характер невской твердыни, изъеденной пошлостью, но не сдавшейся.
