Парень-замарашка юркнул в ворота Академии. Выскочил охранник. Пацана настигают уже двое. Стоим, смотрим. Метрах в пятидесяти от ворот, уже на территории Духовного заведения, здоровяк полицейский попытался прыгнуть. Рухнул, не успел схватить беглеца за ногу. Кроссовка слетела, пацан бежал уже босым на одну ногу. Тут совершает прыжок охранник. Шапка с него слетает, но огромными ручищами, как лапами, ему удается накрыть бегуна. Удивительно, но он волочит за собой здоровяка. Слышится звериный рык. Полицейскому обидно, что упал на грязный лед. И он хрипит. Пацаненок безумно, дико стонет, неожиданно переходит на поросячий визг.
«Наркоман», - решили мы с М. и вдоль паломнического подворья направились к выходу. Но визг не прекращался. Обернулись. Вдали копошились, завязавшись в узел, три тела. Тонкокостный грязнуля проявлял мощное сопротивление. Его прижимали к земле, а он выгибался дугой, подбрасывая вверх мента и сторожа.
«Не наркоман. Может, чокнулся на религиозной почве?» - предположил я. Мимо нас, в черной круглой папахе, промчалась женщина-полицейский. И она рухнула на несчастного. Баба толстая, плотная. Возбудила парня (он был уже без двух кроссовок, босиком). Сопротивление пленника усилилось. Послышался мат, женский визг, блеснули наручники. Охранник стал звать рабочих-таджиков, что неподалеку белили стену. Азиаты, по-вороньи каркали на своем языке, ухмылялись, делали вид, что бегут в сторону битвы. Вдруг, с яростным шипением: «Сволочи! Сатрапы! У отца Сергия - и избивать!», - к противоборствующим неслась наша знакомая в цветастых рейтузах. Визг все еще был слышен и тогда, когда через церковь святого Иоанна Предтечи покидали пределы монастыря.
От Красной башни - налево. Сушильная башня. Утичья (на шпиле венчала пышную, как торт, крышу вырезанная из жести уточка). От Утичьей башни, мимо Звонковой и до Каличьей башни - двухэтажные вагончики строителей. Половина русские, половина азиаты - заняты реставрацией Северной стены.
Дорога - вниз. Овраг. Широкая железная лестница - под мост. Под ним - надежные мостки над незамерзшей речкой. По берегам - растительный мусор - кривые американские клены, лохматые кустарники. Деревянная церковка. Избушка и лавочки, врытые в землю.
Сидит парочка. Она: «Дурачок ты мой!» Он: «Люблю. Рыбка и хомячок». Она: «Нет, рыбка, рыбка».
Страшно хочется пить, а у правого, высокого, берега речушки бьет множество родников. Вода сквозь трубочки течет плохо. В одном месте толстый ствол дерева навис над источником. Из-под ствола голос: «Здесь напор хороший. Сейчас наберу бутылочку». Выскакивает из щели резвый мужчина с двумя литровыми бутылками. В них - ледяная влага. «Не могу больше», - это М. Ложится на лед, протискивается под стволом. Кричит: «Родник. Напор хороший. Давай бутылку».
Тут дверь избушки распахивается, выбегают, отфыркиваясь по-кобылиному, две увядающие дамы. Купальники. Полотенца: «Сергей! - это они мужику, что из-под дерева вылез с водой. - Иди, омойся. Святая вода же». Сергей: «Какая святая! Сдурел я, что ли, в грязь ледяную лазить!» Тетки: «Эх! А еще Сергей». Мужчина начинает яростно надраивать женщин полотенцами. Мычат: «Надо до красна-а-а…»
Идем в избушку и мы. Там тусклая лампочка. Светит, как оплывшая свеча. Маленькая деревянная купель. Черная вода. Пахнет сырым деревом и еще чем-то неприятным.