Мне все видится иначе. Самолюбив, кажется, что даны мне откровения. Соблазнительное противоречие Троицы. В Лавре троичное столкновение явлено во всей полноте. Небесная дева для монаха-книгочея - не первый ли символ еще Киевской Руси? Не западное рацио, а София, пышущая верой в небеса. Разум - частность этого воспламенения. Во-вторых, от Византии, погибшей, униженной янычарами, передан благодатный посыл пресвятой Троицы. Три ангела, что явились библейскому праотцу. И, третье, культурное воплощение этого принципа. Матерь Божья на византийских иконах чувствует сына своего щекой. Телесность прильнувшего к матери отпрыска. Через культуру - в искусство. А потом - в народ. Триединство начал - идеал. Народ осознавал себя в этом. Народ, осознавший себя в особом идеале, имеет право на самостоятельность, на подвиг.
Идеал бьют, корежат, рвут, как несозревший плод, из чрева матери. Но идеал есть. И народ есть. Особый, в лице лучших своих представителей. Добродетель восприимчивости. Многие думают, что народ наш оскотинился. Правда. Но, какая-нибудь североевропейская убогая тварь не так страшна (мы-то давно знали, кто они такие есть), как отечественное чмо. С высокой, Софийной, высоты нужно столкнуть русского, чтобы, разбившись, он представлял такую безобразную кровавую лепешку. Великое - не случайно. Вершины его труднодостижимы, словно снега Эвереста. Труд, а не временная вспышка. Великое не капризничает, не ерничает, а уж если наступит, то и тяжесть здесь, и счастье.
Снова думается о слове. Оно - материальный носитель великого. Шире - знак, синтез того, что осколками блистало в народе. У русских всего двадцать три Нобелевских лауреата, а у американцев - более ста. Их лекала - их и лауреаты. В России не эгоистический расчет. А беспокойство души, направленность (мечтательная и, кажется, пустая) в небеса. Рациональность - жалкий кусочек этой направленности. Скучен мир рациональности. Соблазнительна, как первая любовь, устремленность души к доброму, теплому, неземному. Не веришь в Бога, а дух-то жив. Разве жизнь духа без Бога темна? Правило русской земли. Великое не было бы великим, если бы не облегчало томление сначала всего народа с надеждой на освобождение всех людей. Вот по этим лекалам выберите - не лауреатов! А то нам некогда. Наши гении не о себе любимых вздыхают. Времени нет. Нужно научить неграмотных. Обогреть убогих. И, конечно, придумать (не по злобе, а по нужде) атомную бомбу.
В кабаке, на Гран рю де Батиньоль, 11, сиживали Мане, Ренуар, Моне, Дега, Моризо, Сислей, Базиль. Кончилось: голые бабы сидят в лесу с пошлыми пижонами. «Завтрак на траве». Весь Париж знал - голая женщина на картине - Викторина Меран, дорогая шлюха. Потом Лотрек. Ги де Мопассан, чем-то похожий на Ренуара. А в Троицком соборе - Андрей Рублев, Даниил Черный.
«Троица» Рублева такой же узел, как и Лавра. Этими узлами держится русский народ над бездной. В храмах большевики устраивали клубы, школы, музеи, даже колонии для преступников и производственные склады. Но в храмах никогда не было кабаков, рюмочных, рыгаловок. В них не изгибались стриптизерши. На худой конец, оставляли храмы распахнутыми небу. Кто скажет – варварство. А я скажу - храм отдыхал под снегом и дождями, как отдыхает поле под паром. И в полях этих не было страшных «Завтраков на траве».
