От строгановской надвратной церкви пространство подпирали не только крепостные стены, но и покои для простых паломников. Пристанище для них в завершающей стадии реставрации. Зеленая крыша, два этажа, белые окна, ровные, светло-желтые стены. Разбирают леса, сметают строительный мусор. В заляпанных краской комбинезонах - рабочие (то ли туркмены, то ли таджики). Верит азиат в Аллаха, а в приличный вид приводит православный монастырь. Деньги. Очень кушать хочется.
В царских чертогах расположена Духовная Академия. Трапезная - велика. В старой России самое большое крытое помещение. У высокого крыльца примостилась махонькая бело-красная церквушка. Посвящена преподобному Михею, ученику и последователю Сергия. А храм в честь Сергия - как драгоценная шкатулка: золоченый купол, богатые наличники, каменные столбцы.
В Троице-Сергиевой Лавре любят виноград. Виноградная лоза - неотъемлемый элемент украшения. В церкви Сергия Радонежского лоза витая, изощренно закрученная. Выполнена детально, тщательно, по камню. И бежит растение до самого верха декоративных колонн.
Россия, хоть и женского рода, а в жесткой ее истории легкости - никакой. Показалось - жмут монастырскую площадь великие здания, а Успенский собор не дает сомкнуться каменным челюстям, раздвигает смыкающиеся половинки. Вбили в центр противостояния гвоздь - колокольню. Торчит золоченое перышко, летит, словно спутник в космос, золоченая главка, насыщаясь (и отталкиваясь) от гудящей дуги энергии, просверкивает от трапезной до царских палат. Силовое противостояние различных архитектурных форм, объемы немаленьких сооружений расчищают посреди холма каменную площадь.
Идем по ней в трапезную. Своды плавные, полукруглые, в росписях. Потолок шире футбольного поля. Горят свечи, на лавках сидят нечастые посетители. Закидываю голову, снимаю библейские сюжеты, зафиксированные в росписях потолка.
Вдали светится иконостас. Подходим. На длинной дюралевой лесенке девушка в черном фартуке и спортивной майке (в храме жарко). В одной руке - баночка. В другой - тряпочка. Ею увесистая отроковица протирает сложную резьбу, окаймляющую старые лики. Стою близко. Слушаю - не скрипит ли стена. Такое давление телесной массы - не шутка. Часть иконостаса с этой богомолкой может и завалиться. Но нет! Иконостас выдержал за несколько столетий такой напор веры, слез, отчаяния, радости и надежды, что девица ему - пушинка.
Потолок трапезной не хуже Сикстинской капеллы, что в Ватикане: «Да нет, - говорит М., - не лучше. Палку не надо перегибать». А я: «Художественно, по физическому объему - не уступает. Да и духовная сторона присутствует. Капелла в папских покоях продолжилась чертовщиной. Генри Джеймс, «Поворот винта» (потом и оперу сварганили), Амброз Пирс, Джон Кольер и, конечно же, патриарх подобных писаний - Эдгар По. Ты читал Пирса - «Словарь дьявола»? Тут даже не тема ада: черти, кипящие котлы. Сказки. Здесь - анатомия ужаса. Кто такой Кинг, по сравнению с Пирсом? Ребенок. Или Дин Кунц - и рядом не стоял с Джоном Кольером. «Ромео истекает кровью» с Гэри Олдманом. Страшненько. И - женщина, дикая русская мафиози. Родригес, тридцать лет спустя, много украл. Актриса Жанна Самари, в исполнении Ренуара, никогда не скажет: «Я буду страдать ради людей. Народ мой дорог мне». Жанна, соблазнительная красотка, будет строить глазки, мурлыкать, делать движения. А вот курсистка, нарисованная Ярошенко, про любовь к Родине - скажет». М. смеется: «Ты, брат, с ума сошел». - «Не сошел. Есть связь: Капелла в Ватикане - Ренуар. Трапезная у Сергия – Ярошенковская «Курсистка».