За воротами, ведущими сквозь дохлый скверик к дверям театра, бабушки не было. Моментально растворилась. И «Apple» с собой уволокла. Возле храма Мельпомены - бывалые девушки. Курят. Курточки, юбочки короткие. Изрядно пострадавшие тела бережно завернуты в облегающие шерстяные колготки. У одной проколота серебром губа. Другая пробила бровь блестящим гвоздиком. Третья густо накрасила губы - будто чью-то черную кровь испила. И - ручки! Пальцы распухли на морозе, как сосиски. Да это не ногти. Это когти опасные, ставшие главным предметом внимания хозяек.
Остановился. Беллетристы используют образ: стайка молоденьких девушек. Девушки - пусть будет так. Не стайка? Тучка? Скорее, облачко, вылетевшее из выхлопной трубы старого «Запорожца». Одна молодуха увидела меня, глядящего. Хотела сказать: «Что смотришь?» Вместо этого когтями отщелкнула окурок со следами помады мимо урны, смачно сплюнула в мою сторону. «Выхлопное» облако скрылось в помещении театра. Подумалось: «Неужели актрисы основного состава?»
Афиша. Дают: Жан Ануй - «Жаворонок», Федерико Гарсиа Лорка - «Дом Бернарды Альбы» (малая сцена). Всюду малые сцены. Что ставят? Создают видимость: много творческих людей и идей. Сочинители горят. Исполнители брызжут. Хотят служить искусством народу. Вот и прут на малые, экспериментальные, временные сцены. На днях критик Москвина в газете хвалила Питерский театр антрепризы им. А. Миронова. Были с М. в этом заведении. Хотел убедиться, не дура ли театральный критик. Театрик напротив станции метро «Петроградская». Район хорош цивилизованной, плотной застройкой начала двадцатого века. Здоровенный доходный дом. Фойе маленькое, грязноватое. Захватанный прилавок кассы (как заводское окошечко кассы в день получки).
Тетка-билетерша (вылитая Волчек из «Осеннего марафона»). Самый дешевый билет - тысяча. Все продано до двадцатого января. А недалеко - ДК «Ленсовета». Там Сухоруков с Садальским. Опять же Зара да Стас Пьеха. Дом культуры размерами впечатляет, но Дворец культуры Горького - еще грандиознее. Вот-вот и начнется эпоха винтовых креплений, тросов-подтяжек, что притягивают к земле башни небоскребов, легких сплавов, зеркальных стекол и бетона, гнущегося, словно резина. В промежуточке - вот они, монстры Ле Корбюзье.
Сказал брату, что поеду ночевать к С. Поехал совсем не туда, а к той, что ждала. Те, кто ждал меня в этой жизни, принимали правило: «Редко, но метко». Меткость несоразмерна с возрастом после нескольких рюмок (обоюдных). Нынче-то не пью. Ждала долго, как раз с той поры, когда крепко выпил последний раз. Хорошо под облаками. На трезвую, сухую голову - удастся ли взлететь или, хотя бы, подпрыгнуть? Сухой ум приязни беспощаден. Тут же ловит каждую новую морщинку. Лет-то сколько просвистело – не староват ли? Но та всегда владела словами (умна). Не утратила искусства доброй фразы, теплого предложения. Нам было хорошо. Очень. Щемило сердце. Говорили: «Еще увидимся?» А увидимся ли? Первым поездом метро мчался от теплых фраз, от настоящего к повседневному, убогому.
Рядом сидел парень - по виду, полный идиот. Наушники, а звук обалдуй пустил громко, и слышно хорошо. Ричи Блэкмор со своей блондиночкой: «Wish You Were Here». Парень с наслаждением щурится. Закрыл глаза и я. Полное счастье. Глубокая грусть. А потом Фонтанка, морозный ветер и я, средневековый лучник любви.