Раньше – увлекался пробежками. Трусишь по лесной тропинке в потертом тряпье (если зимой - лишь бы тепло - хоть в женских гамашах) - и дышишь, и думаешь. Бег - самое рабочее, плодотворное время. Теперь - то же самое с велосипедом. Велосипедист - враг мещанина. У русского крохобора башка задействована на автомобиль: взялся за руль - гордый. Если под задницей «Лексус» - царь зверей. Гудит, несется. Чуть что - хватается за бейсбольную биту и - хрясть обидчика, «подрезавшего» гордеца, по морде. Скромные велосипеды - ни пробок, ни бензина, ни запчастей, ни моющих средств, ни гаражей. Берешь велосипед после копеечной профилактики из мастерской - хорошо! Километров двадцать-тридцать в час – для города приемлемо. Никакой страховки. С велосипедиста нечего содрать. Это он «сдирает» с окружающего сочную кожуру впечатлений. Голова работает не хуже, чем при беге трусцой. Нет свободы дурной, жадной воли, полыхающей нездоровым пламенем. Свобода неба, облаков, деревьев, космического одиночества. В такой вольности естественно смотрятся африканские божки, китайские болванчики, скульптуры Жерома и подарки французским банкирам. Общее небо над головами превращается в яркое небо культуры. Рождается ощущение не «удовольствия», а «простора».
Не нравились академику Конраду (да и академику Орбели) большевики. Но они не вопили, словно академик Лихачев, про тоталитаризм. Об этом не вопил и беллетрист Булгаков. Уходили в переводы, в подстрочники, в комментарии. Что такое в России «комментарии»? Давят тебя по линии древних греков (как Лосева с его работами по мифологии), так человек безболезненно уходит на новую территорию. Знать никто не знает, в какую глушь забрался вольнолюбивый отшельник. Важно - было куда удаляться. Гумилев (сын Ахматовой) не разводил нюни по поводу лагерных ужасов. Несвободным себя не считал (как и С.П.Королев). Лежал под нарами, размышлял о странностях истории народа хунну. Привязанность европейской (а впоследствии и русской) истории к грекам и римлянам порождала неверный взгляд на проблему свободы (свободен тот, кто ответственен, вплоть до озверелости, за свое богатство). Многие мировые катастрофы, так или иначе, проистекают из духа греческих полисов и имперского Рима. Теперь не орут: Карфаген должен быть разрушен. Нынче модна полная изоляция «третьего Рима» - Москвы. Николай Иосифович Конрад с Пиотровским старшим поднимали иные пласты: Китай, Индия, Персия, Средняя Азия, Дальний Восток. Важное детище академика Конрада - «Литературные памятники» - это ли не территория свободы! Это ли не «подстрочник», равный самому «подстрочнику» природы - человечеству! Только истинно свободные могут рассуждать о различиях еще одного памятника Советской власти - серии «Всемирная литература» (античных поэтов читал в этой серии). Россыпь важнейших книг, изданных Конрадом в 1951 году: «Послания Ивана Грозного» (редактор Лурье с Лихачевым). Или Марк Анней Лукан. Или Ксенофонт. 1952 год - Этьен де ла Боэси: «Рассуждения о добровольном рабстве». Год смерти вождя - пятьдесят третий. Кабус-Наме, таджикский эпос. Или Симеон Полоцкий: «Избранные сочинения». Богатство потрясает. Достойное разнообразие.
Идиоты шипят: нам нечему учить ни Запад, ни Восток. Чушь! Гигантские пласты неведомого ранее культурного наследия подняты столь же масштабно, как и великолепно поднят в Космос Гагарин. Россия - место, где и африканские божки, и белогвардейские знамена, и гравюры Гюстава Доре «в одном флаконе» очень даже естественны.