Согнуло черной кочергой.
Под возраст спелый, не согретый
Ни детства солнцем, ни жарой
Беспечной молодости. Где-то
Клубился пар истлевших лет…
Калека, в стужу не одетый,
Тащится в вертеп, на балет.
Безмолвно время угнетенных
И течь мучительной тоски.
Он ждал, пощадою прельщенный,
Он тер затылок и виски.
Никто не верит: парень сдался…
Ведь был же весел да удал.
А он нечистому продался,
На славу душу променял.
Теперь крючком изогнут, медью
В огне расплавленной шипит.
Дырява грудь, но жирной снедью
Живот растянут и забит.
Вокруг воркуют: «Гений внемлет
Ветрам и звездной высоте!
Он не подавлен и не дремлет,
А сдался в полон красоте!
Поэт скончался? Нет напора?
А мы не верим голосам
Про нерешительность, и скоро
Отмщенье - нам, и аз воздам!
Все возгорится снова. С пепла
Слетит сиреневая пыль…
Спина не сгорбилась, окрепла,
Поддержит тело, как костыль».
Но вопли умников напрасны:
Внаклонку - жизнь, вприглядку - сон,
Глаза слезятся, веки красны,
Скрутило тяжко. Покорен.
В визгливом, дерганом балете
Поэт инсультник и танцор.
В театр спешит в кабриолете
Тот самый, в черном, контролер.
