Как выяснилось позже, Юра обладал и музыкальными способностями. Когда я приходил домой к Ивановым (а жили они точно в таком же доме, что и мы, в такой же квартире, только не на третьем этаже, а на втором), то меня всегда встречали Юрины глаза. Например, Иванчик сидит на кухне, ест суп. Кричит мне: «Моляк! Давай сюда, будем есть суп с мясом. Мамка только что приготовила», - а его необычные глаза из-под густых бровей так и светятся, так и горят. Ест ли он суп, пишет ли, играет ли на баяне или ничего не делает – его глаза живут. Белки глаз белые-белые, а сами глаза темно-коричневые, почти черные.
С годами эта особенность глаз Иванчика только усилилась. Мне порой казалось, что глаза живут отдельно от остального тела, но в них – весь Юра.
Все остальное было тоже недурно. Отучившись пять лет в музыкальной школе на баяне, Иванчик пошел в секцию легкой атлетики. Вытянулся, постройнел, ноги стали мускулистыми. Я любовался его длинными ногами на школьных уроках физкультуры. Он легко обходил весь класс, да и всю школу на 500 метров и на 1000.
Смех у него был тихий, какое-то мягкое посмеивание. Я не помню, чтобы Иванчик когда-нибудь ржал, взахлеб смеялся. Посмеивается – и от тона его посмеивания идет отношение к тому, над чем он посмеивается – или презрение, или одобрение.
Я завидовал ему – особенно той легкости, с которой ему давалось все «математическое». Юра помогал мне, если что-то не ладилось.
Седик тоже помогал, но он раздражался, когда я чего-то не понимал. А Иванчик тихо посмеивался, долбил одно и то же несколько раз, пока до меня не доходило.
Родня Иванчика была из сельской чувашской интеллигенции. То ли учителя, то ли бухгалтерские работники. Особые люди.
У Юры Седова отец был тоже из интеллигенции. Но это был русский человек, из городских. А эти из деревни. Леонтий Иванович был человеком порядочным. Под стать и Юрина мать. У них были какие-то семейные сложности. Но в моей памяти Ивановы остались образцовой семьей.
Дома всегда – идеальный порядок. Смесь городского и сельского быта. В зале – немецкий гарнитур. Но по полу широкие домотканые дорожки. В прихожей – старинный расписной сундук. В детской – у Юры и Бори - старая, но в приличном состоянии мебель 40-х годов. Два ученических стола, две деревянные кровати и огромный книжный шкаф.
Книг у Ивановых было много, в основном специальная литература. Иванов-отец такой же инженер-химик, как и отец Седова. Ивановы выписывали Большую Советскую Энциклопедию. Очередной том я внимательно просматривал, а Иванчик и вовсе принялся читать каждую книжку, да еще пытался запомнить содержание.
У Юры Иванова впервые прочел в книге про отношения мужчины и женщины. Подумалось: неужели так открыто можно писать про то, про что говорить-то нельзя. Пришел звать Иванчика гулять, а он сидит дома один, важный, стреляет своими пронзительными глазами. И так тихо говорит мне: «Иди, Игорь, почитай. Я тут дам тебе кое-что». Стал читать. Кровь ударила в голову: «Ух ты», - подумалось. Перевернул – чего это такое Иванчик читает. Оказалось – Гашек, «Бравый солдат Швейк».
Свою общественную карьеру мой отец начинал с должности председателя Комитета Народного контроля Новочебоксарска. Когда пошел на повышение, его место занял Леонтий Иванович. Так до пенсии в этой должности и трудился. В последние годы он сильно болел, страдал астмой, курил лечебные сигареты – страшно вонючие.