Было очень морозно и солнечно. Вышли мы за реку часов в одиннадцать. На ровном льду, присыпанном снегом, мела поземка. На волжских просторах всегда ветер. Но в тот день ветер был особенный – шел низко, стелился надо льдом. Не очень сильный, но тугой, плотный и огромный. Над бескрайней Волгой низкие пласты воздуха сдвинулись и поперли в сторону Казани. Не было порывов ветра, не было резких бросков и разворотов. Странный был ветер. Наверху, в бледном голубом небе, высветленном морозом, этого ветра вовсе не было. То, что текло низом, хотелось назвать ветерком, но маленькое тело ощущало движение этого плотного ветерка по льду. А река-то огромная. Тело бормотало в своих инстинктивных подвалах, что не ветерок это, а ветрюга. И солнце, яркое, растворенное в небе от этого ветрюги, не спасет.
Хождение на лыжах было ритуалом. Хождения начинались с лыж алатырской фабрики. Деревянное убожество. Ременные крепления, валенки, бамбуковые палки. Еще шапка-ушанка и неловкое коричневое пальто с цигейковым воротником.
Не знал, что настоящие лыжники выглядят иначе. Стройные, худые. На них обтягивающие тело, костюмы. И удивительные лыжные ботинки. Не ремни да валенки, а ботинки с хитрыми застежками. Ботинки будто влитые, сросшиеся с ногой.
В конце 60-х профессиональные спортсмены пользовались еще бамбуковыми тонкими палочками. В начале 70-х увидел чудо – титановые палки – легкие, тоненькие, крепкие. Вместо безобразных колец на концах - изящные пластмассовые чашечки. Чашечки упирались в снег, оставляя после себя небольшие следы, словно козьи копытца.
Настоящие лыжи были тоненькие, стремительные, как стрелочки. Легонькие, они завершались крутыми опасно острыми носиками. Было ощущение, что настоящие спортивные лыжи истончались в этих самых носиках и через них растворялись в воздухе.
Когда дистанцию бежали взрослые спортсмены на этих удивительных лыжах, я замирал. Они шли мощно, быстро, молча. Только лыжня трепетала, и воздух дрожал, когда мимо с напряжением проносились эти здоровые, сухощавые гонщики.
Я знал, как им тяжело. Видел, как на финише от них валил пар. Лыжные гонки – лошадиный спорт. Мне было знакомо биение двух голосов внутри лыжника: слабый голос человека и безразличный голос воли. Чувствовать борьбу этих голосов, наблюдая со стороны спортсменов, – это и есть кайф зрителя на соревнованиях.
Если разрывать себя в гонке, то делать это лучше на великолепных лыжах, с титановыми палками и в узких лыжных ботинках. Хотелось надрываться красиво. Чтобы я сам, со стороны, видел себя красивым и изящным. Повышать собственную «изящность» мог только одним способом – одеваясь как можно легче. Серый верблюжий свитер, под ним байковая рубашка. Вязаная шапочка с помпончиком. Да штаны с начесом, но под ними никаких кальсон. Позорные элементы лыжной формы – шерстяные варежки, белые и колючие. Ботинки из войлока на молниях. Убого, но хоть что-то. А как бы хотелось лететь по ровной лыжне в настоящей спортивной форме, на тонких спортивных лыжах!
У Разумовых появилось несколько журналов «Япония сегодня». Цветные снимки – темно-зеленые леса, Фудзияма, сверкающая снежной вершиной, белый скоростной поезд. Поезд и лыжники на склоне горы запомнились. Яркие шапочки, свитера и горные лыжи – широкие, украшенные иностранными надписями и с огромными, космическими ботинками.
Андрей Разумов сказал, что лыжи горные, при падении отстегиваются автоматически, и упавший человек не ломает себе ноги. Я представил свои лыжи, на ремешках. Они не отстегивались. После падения при катании с гор мне приходилось соображать, как распутать то сложное месиво из рук, ног, палок и лыж, в которое я превратился.
Фотографию с лыжниками Андрей вырезал и засунул под стекло, которое лежало на его ученическом столе.
В 71-м году, на 23 февраля, я решился быть, как изящные японцы. День ветреный и серый. Но решился. Надел белую рубашку, а сверху болгарский костюм, который мама только что купила мне «на выход». Костюм был хорош. Застегивался под самую шею на металлические пуговицы с узором, а воротника у пиджака не было. Узкие брюки-дудочки. Взял отцовские лыжи с креплениями для ботинок. Надел свои темно-зеленые ботинки на шипах. Их подошва немного выступала вперед, и можно было, придавив края ботинок металлическими дужками, с трудом, но застегнуть.
Надел мамины кожаные перчатки, отцовскую зеленую шапку с отворачивающимися краями (она была великовата) и отправился в рощу, в овраг. Между городом и рощей было большое поле, дул сильный ветер, и пока я добрался до оврага, сильно замерз.
Металлические дужки на креплениях давили на пальцы страшно, а шипы, которые должны влезать в дырочки, специально сделанные на настоящих лыжных ботинках, впились прямо в подошву, и через полчаса езды ноги гудели от боли. Решил, что с алюминиевыми лыжными палками, с которыми ездил отец, я буду выглядеть позорно, и палки оставил дома, поэтому нагрузка на ноги возросла.
Несмотря на холод и боль в ногах, чувствовал глубокое удовлетворение от внешнего вида. Будто был персонажем японской фотографии. Достигнув оврага, обнаружил, что никто не катается. Было две-три девчонки в позорных войлочных пальто и в валенках. Мне было приятно, думалось: девчонки поражены моим изящным видом.
Приходилось падать, снова вставать. Ноги онемели, почти ничего не чувствовали. Ветер гудел. Редкие кривые сосны раскачивали ветвями и тихо гудели. Я же штурмовал самодельный трамплин.
Когда трамплин начал подчиняться, почти стемнело, никаких девчонок в помине не было. Совсем один. Далеко, за полем, в домах зажглись огни.
Повернул, наконец, домой. Это 23 февраля осталось в памяти как «болгарское». Дома ждал набор болгарских марок, который в тот день выменял. Тонкие, нежные цветы на маленьких квадратиках бумаги.
