Солнце - к вечеру. Оживленная И. рассказывает: «Мужчинка из моря убеждал в своей наивности и чистоте. Сам - моряк, офицер. Из Мурманска. В Крым - по льготной путевке, обеспечивает Минобороны. Санаторий - бывший военный, украинский. Солнце. Теплая вода. И я - как теплое солнце. Лицо у меня доброе, красивое. Предлагает дружить». - Я: «Три часа - и все о дружбе?» И.: «Будет ждать в 20-00, в ресторане, в «Мари-Неро». «Пойдешь?» - спрашиваю. - «А ты хочешь?» - отвечает. Я: «Решительно против». И.: «Не пойду никуда. Пойдем гулять по парку».
Фонтанчики все работают, распыляя воду. Солнце рыжее, лучи толстые. В водяной пыли дробятся, получается сочная, широкая радуга. И. - в купальнике. Действительно - хороша. Улыбается. Встает в россыпь брызг, будто бы выходит из радужных изгибов. Поведет рукой - и разноцветные полосы колышутся, как северное сияние. Поведет другой - и акварельные всполохи текут в противоположном направлении: «Да ты художница, - говорю, - руками рисуешь, изукрашиваешь холсты тряпками, смоченными в красках. Седов так же извлекает звуки при помощи металлической палочки. Мычит - а тембр то становится совсем низким, то взмывает вверх».
И. выходит из радуги: «Могла бы рисовать и я. Только нужны деньги. Картины мои никто бы не покупал, а есть надо. Паромон и Филимон есть хотят. И тебе каждый вечер яичницу - вынь да положь». Садимся под пальмами, недалеко от зарослей жесткой травы, что растет в пампасах. Срываю стебелек, веду по ребрышку осторожно пальцем, чтобы не порезаться. Поднимаемся по лестнице к фонтану между розовых кустов и дальше, мимо корявых, голых деревьев под названием «бесстыдница». Вот и каменный бассейн, в котором плавают толстые золотые рыбки.
Любит ли меня И., как та дочь гончара, что перед расставанием с любимым обвела его силуэт на стене, а затем, десятилетиями, смотревшая на него, как на живого? Она и разговаривала с ним. Так появилась живопись, считал Плиний Старший. Спрашиваю, а И., в ответ: «Ах, ты мой старенький. Рисовать силуэты не буду, а вот пот с твоего лица, как та женщина с лица Христа, утру. Лицо-то твое и отпечатается. Платочек хранить буду». По легенде эту женщину звали Вероника. Ее святой нарекли.
В парке бродят вечерние запахи. Под стеной дворца выходим на ту половину парка, где Малый и Большой Хаос. Минуем каскад уютных водопадов. Возле одного - две толстые, краснолицые тетки. Короткие крашеные волосы. Белые распашоночки на объемной груди и белые брюки с завязками ниже колен. Русские. Хорошо поддатые. Бессмысленный смех можно брать за эталон. Одна: «Люська, иди к струйкам. Сниму тебя на планшетку». Белый чехол откидывается, доска направлена в сторону Люськи. Объект съемки ржет, сует руки в ледяные струи, потом пытается просунуть в поток раскрасневшееся лицо. Смех усиливается: «Люськ, а Люськ - благодари. Не верила! А все картошка. Хорошо же поторговали? Теперь - в Крыму. Дай-ка теперь я морду ополосну. Жарко».
Меняются местами. Теперь фотографии делает Люська, а напарница, разбрызгивая воду в мелкой заводи, залезает на камень, с которого падает вода. И снова хохот.
Выходим к прудам. Лебеди хороши. На лавочках, по берегам, народ. Поддатая компания - человек шесть, с огромной овчаркой - на лавке, под высокой сосной. Овчарка прыгает в воду, быстро плывет к белой птице. Рассыпается в разные стороны утиная стая, что кормится рядом с лебедем. Переваливаясь, неуклюже, длинношеея птица выбирается на камень, торчащий из воды. А вдруг перекусит шею и мертвую птицу притащит к ногам хозяина?
Овчарка умна. Круг возле камня - и на берег. Отряхивается, сбрасывая с черной шерсти крупные капли: «Он умный, - говорит один из компании. - На буровую брать запрещали. Настоял. Там, в мороз, никому не мешает. Скоро обратно. Мошка и комары скоро отойдут. Сентябрь. Ляжет снег. Хорошо! Ну, разливайте!».
И. уходит готовить ужин. Сажусь на лавку рядом с беременной женщиной. У нее книга Зощенко. Далеко слышны голоса публики, гуляющей вдоль озер. Лосский муторный. А Гитлеру Зощенко понравился. Ему Геббельс книжку дал: «Спи быстрее, товарищ», Шпеер вспоминает, что Адольф заставил все свое окружение Зощенко читать. Смеялся, говорил: «Мне из Мюнхена привезли. Шпеер сообщает, что идея хороша. Мещанство сильнее всякой идеи. Задушит диктатуру пролетариата». Гитлер, в горах, в «Орлином гнезде», вскрикивал: «Будете спать, и национал-социализм мещанин сожрет».
Белая птица подплывает ко мне и беременной. Смотрит круглым тупым глазом. Позади проплывает черная крыса. Волны расходятся в разные стороны от головы. Грызун, тупой глаз и толстые тетки под водопадом. Плохо. Резко встаю. Беременная испуганно глядит. Говорю: «Извините!», и скорее к могиле Чемлека. В мрачной расселине, между скал, сижу у входа в низкую пещеру. Постепенно легчает.