Крым. 2014. 98
Глаза продрал часов в одиннадцать. Все увеличено, возбуждено, а голова светлая. Легко и жарко. Странно, чаще наоборот. В такие знойные дни привычно жужжание мух под потолком. В Алупке мух не наблюдал. Шум листьев - плотный, набегает волнами. Занавески на окнах и открытой двери колышутся. Шумит посудой И. В телике такой же напряженный шум, что и на улице. Беспощадная реклама «Газпрома». Наглая бессмысленность. Летит, изгибаясь, голубая линия меж рек, гор. Курсанты. Дети зачем-то обливаются водой на снегу, и ветераны с медальками. Провозглашается: «Сила тайги (медвежья рожа), сила реки». Какая скотина клепает это? Пытка - стальными обручами стягивают голову. Череп лопается. Хозяева «Газпрома» стянули обода до предела. Чуть поднажать, расплескаются мозги, заскрипят кости, брызнет кровь.
Девица с тонкими ножками лопочет про бивалютную корзину. Вот нахлобучить бы эту корзину охальнице на башку. Чтоб не сучила ножками, не кривлялась бы.
«Бесогон» с Никиткой. От подлости этого деятеля дух захватывает.
Спросил: готов ли завтрак. Ответили: жди. В душе жду холодную воду - та, что есть, разогрета солнцем. Спина коричневая. На ней капли. Пусть сохнут на ветру. Во дворе островерхие кипарисы упруго раскачиваются из стороны в сторону. С платанов слетают желтые листья. Погромыхивает оцинковка на крышах. Здороваюсь с нашей хозяйкой Хафизой. Говорим о ее дочери (она, с маленькой девочкой, осталась одна, теперь - на трех работах). Хафиза говорит: придет поздно, Дня независимости Украины уже нет, а концертные мероприятия готовятся: самодеятельность, артисты из Ялты, дискотека. Вокруг И. вновь детвора. Сходила в магазин заранее и теперь каждому по яблоку и мармеладке.
Завтракаем. Иду на детский пляж. Думаю о женском персонаже, так удачно подвернувшемся мне во сне. И. - в ж/д кассы за обещанными билетами.
Пляж в Алупке уникален: в море накиданы валуны, камни. Валяются плотно. Между ними - мелко. Море почти черное, в барашках, волнуется. Бьется о гладкий камень, мечется, разбившись о твердь, пытается проскочить сквозь расщелины. За грядой естественной защиты почти безветренно. Вода зеленовато-голубая и спокойная. В теплом, как парное молоко, море бродят два-три человека. Опускают лица в водолазных масках, наблюдают разноцветные камушки на дне, ловят маленьких крабов.
Ножной качек - удобен. Пять минут, и огромный матрас превращается в упругий плот. Снимаю сандалии, майку, бейсболку. Справороссовскую котомку прижимаю камнем. Ласты, трубка, маска - прыжок, и ты уже на резиновом плоту. Проплываю в узких расщелинах. За гранитной стеной, воет, свистит ветер. Как тоскливо течет он в темных расщелинах. Поворот, распахивается простор моря, и черные волны мгновенно подбрасывают тебя и обрушивают вниз. Открываются бока камней, поросшие темно-зелеными водорослями. Словно старческие бороды, висят они, до времени скрытые водой. И вот - во всей красе. Напоминают они и еще кое-что, более неприличное.
В бок валуна вшиблен ржавый крюк. По периметру матраса бежит бела бечева. Накидываю на железку, соскальзываю с мокрой резины на глубину. Гул ветра, жадный плеск стихает, тишина ласково принимает тебя в объятия. На глубине безмолвие иное, нежели беззвучность ночной комнаты. Тишина так же разнится, как и краски, и звуки, и ощущения. Бесшумно и лениво перекидывается справа налево бурая трава. Мелькают стаи рыбешек. Длинные ласты работают. Тело прет все дальше и глубже. Так вот она какая - подводная лодка человеческого тела. Вышли мы из доисторических болот. Здесь наша родина, и колыхание водорослей завораживает нас так же глубоко, как и языки пламени. Уши неимоверно давит - наверх. Хлебнул воздуха - вниз, в родные палестины. Достигаю камней. Жадно припадаю грудью к грубым мокрым травам.
Девица с тонкими ножками лопочет про бивалютную корзину. Вот нахлобучить бы эту корзину охальнице на башку. Чтоб не сучила ножками, не кривлялась бы.
«Бесогон» с Никиткой. От подлости этого деятеля дух захватывает.
Спросил: готов ли завтрак. Ответили: жди. В душе жду холодную воду - та, что есть, разогрета солнцем. Спина коричневая. На ней капли. Пусть сохнут на ветру. Во дворе островерхие кипарисы упруго раскачиваются из стороны в сторону. С платанов слетают желтые листья. Погромыхивает оцинковка на крышах. Здороваюсь с нашей хозяйкой Хафизой. Говорим о ее дочери (она, с маленькой девочкой, осталась одна, теперь - на трех работах). Хафиза говорит: придет поздно, Дня независимости Украины уже нет, а концертные мероприятия готовятся: самодеятельность, артисты из Ялты, дискотека. Вокруг И. вновь детвора. Сходила в магазин заранее и теперь каждому по яблоку и мармеладке.
Завтракаем. Иду на детский пляж. Думаю о женском персонаже, так удачно подвернувшемся мне во сне. И. - в ж/д кассы за обещанными билетами.
Пляж в Алупке уникален: в море накиданы валуны, камни. Валяются плотно. Между ними - мелко. Море почти черное, в барашках, волнуется. Бьется о гладкий камень, мечется, разбившись о твердь, пытается проскочить сквозь расщелины. За грядой естественной защиты почти безветренно. Вода зеленовато-голубая и спокойная. В теплом, как парное молоко, море бродят два-три человека. Опускают лица в водолазных масках, наблюдают разноцветные камушки на дне, ловят маленьких крабов.
Ножной качек - удобен. Пять минут, и огромный матрас превращается в упругий плот. Снимаю сандалии, майку, бейсболку. Справороссовскую котомку прижимаю камнем. Ласты, трубка, маска - прыжок, и ты уже на резиновом плоту. Проплываю в узких расщелинах. За гранитной стеной, воет, свистит ветер. Как тоскливо течет он в темных расщелинах. Поворот, распахивается простор моря, и черные волны мгновенно подбрасывают тебя и обрушивают вниз. Открываются бока камней, поросшие темно-зелеными водорослями. Словно старческие бороды, висят они, до времени скрытые водой. И вот - во всей красе. Напоминают они и еще кое-что, более неприличное.
В бок валуна вшиблен ржавый крюк. По периметру матраса бежит бела бечева. Накидываю на железку, соскальзываю с мокрой резины на глубину. Гул ветра, жадный плеск стихает, тишина ласково принимает тебя в объятия. На глубине безмолвие иное, нежели беззвучность ночной комнаты. Тишина так же разнится, как и краски, и звуки, и ощущения. Бесшумно и лениво перекидывается справа налево бурая трава. Мелькают стаи рыбешек. Длинные ласты работают. Тело прет все дальше и глубже. Так вот она какая - подводная лодка человеческого тела. Вышли мы из доисторических болот. Здесь наша родина, и колыхание водорослей завораживает нас так же глубоко, как и языки пламени. Уши неимоверно давит - наверх. Хлебнул воздуха - вниз, в родные палестины. Достигаю камней. Жадно припадаю грудью к грубым мокрым травам.