Коварный дождь схитрил, спрятался в тучи. Небо - странное, светло-серое, почти белое. Как растрепанное пуховое одеяло, и накиданы суетливые, нервные тучки. Взъерошенное небесное покрывало кое-где грязное, почти черное. Ничто не движется. Все замерло. Море - отражение бело-мутного неба. Прозрачное, как стекло. Со дна проглядывают камни, такие же темные, как тучи.
Катерок чуть покачивается, поскрипывает. Ждем. Минут через пять появляется юная пара: девица в белой пуховой кофточке, парень в штанах морковного цвета и черной майке с надписью «ROME». Хихикают, шепчутся, взявшись за руки. Глядя мимо капитана, паренек сует ему тысячу. Бросает: «Сдачи не надо».
И вот, наконец, четверо. Болтливы, мягко срезают окончания слов, лопочут по-украински. Пожилая в шали. Молодуха-толстушка (громко смеется), две девчушки-соплюшки в пестреньких платьицах. Пожилая, напевая «Ты ж мене пидманула, ты ж мене пидвела…», копается в сумке, расплачивается.
Капитан - пацаненку-помощнику: «Отдать концы. Больше не ждем». Молодые, что в паре, забиваются на корму, под брезент. Больше я их не видел до возвращения с прогулки. Они вылезли - красные, с блестящими глазами - и, перешептываясь и хихикая, удалились. Семейная команда хохлушек села на нос, вместе со мной, продолжая беспрерывную болтовню.
Двигатель забухтел, берег быстро удалялся. Под небом, что притаилось дождями, устремились к покореженным хребтам Карадага. Утром смотрел на вулкан, пристроившись к каменному чудищу под бок. Чуял время горы. Теперь время, струясь от камней к воде, скрывается в водной бездне. И малюсенькая белая лодчонка. Тарахтение по-украински, бурчание двигателя, странные речи помощника капитана, выполняющего роль экскурсовода. Возбужденно восклицает: «Видите - дом Волошина. Скажем ему до свидания. Вернемся - посетите то место, где Волошин осуществлял свое творчество. Творчество он осуществлял и не под крышей, а в бухте-барахте. Я покажу вам».
Или: «Птички бакланчики. Малюсенькие. Но прожорливые. Такие лишь на кручах заповедника. Едят шесть килограммов рыбы в день. Вон, видите, белое пятно на скале? Бакланчики-обжоры наследили». Странный «Вергилий» показывает узкие следы от водопадов: «Два дня должен быть дождь. По этим желобкам тогда хлещет пресная вода. Смешивается с соленой. После свадьбы молодожены плывут на пресную воду. Купаются, а вода - не пойми что - то ли пресная, то ли соленая. Как сама жизнь - то хорошо, то плохо. Все равно утонем: глубина тут страшная - восемьдесят метров. А иногда и сто. Так что, хоть пресная, хоть соленая. Но - верят: искупаешься под водопадом - и жизнь будет долгая, счастливая».
Смотрю на длинные канавы, пробитые в камне потоками воды за миллионы лет. Кажется, белесым туманом, бледным дымком просачиваются сквозь трещины окаменевшей лавы миллионно-долгие потоки. «Видите, - продолжает юнга, - чертово копыто или палец шайтана. Здесь татары, в древности, испытывали на верность своих жен. Вернулись из военного похода - ведут женщину на чертов палец. Четыреста девяносто метров над уровнем моря. Видят - дрожат у женщины колени, покрылась потом, испугана. Неверна! И сталкивают развратницу вниз. Верная смерть. Рядом - ущелье. Там живет тигровый или полосатый полоз - змея. Эндемик. Во всем мире - нет. Здесь - есть. Заповедник небольшой: пять километров вдоль берега, восемь - вглубь. Сейчас просто так не пускают. Только экскурсии. Оттого, что здесь почти тысяча шестьсот видов разных растений: травы, мхи, розовые кусты, разнообразные можжевельники. Можжевеловые - основа фито терапии. В долине реки Амазонки (а это самое зеленое место на планете) различных видов растений вполовину меньше - около восьмисот. И тигрового полоза нет. А какие на Карадаге кабаны! Странный зверь! Загляденье. И здесь Волошин с друзьями осуществляли творчество. Вот и бухта-барахта. Вон - сердоликовая бухта. Это малая. Чуть дальше - большая. Лечебная грязь. Бухта «Людки-разбойницы».
Болтовня юнги, стрекот украинок не мешали главному - я оцепенел. Громадная стена, изрытая, как шкура старого слона, выхлестывала из пучины в небо. Когда масса была малиновой, воспаленной, рвали ее, словно тесто. Острые осколки до сих пор чернеют, карябая осевшие на них тучи.