Времени до отправления в Феодосию оставалось немного. С пароходиком за Карадаг, к Золотым воротам - полная неясность, как и с экскурсией по дому. Раздражение перекинулось на усопшего. Фашисты больше двух лет занимали Коктебель. Этот гуманист опять был бы ни за советских, ни за гитлеровцев? Под дулами вражеских пушек продолжал бы собирать черепки древних амфор. Кстати, у германских вояк - немецкие овчарки. Волошин обожал агрессивных псин. А ведь нынче некоторые не постеснялись бы, дружно хороводили вокруг оккупантов. Мол, в России - варвары, а они цивилизованные. Иван Ильин, любимый путинский мыслитель, выбор сделал однозначный - поддержал Адольфа. Боюсь, что крымский ценитель женской красоты эпохи Возрождения, поступил бы так же, как Ильин. Это ведь Максимилиан Александрович обратил внимание на «Весну» Боттичелли. Румяные, плотные, златокудрые итальянки. А после Боттичелли девушки сходили за идеал, если были тонкие, бледные, вялые. Вон в кассе сидит, билет мне не продала, боттичеллевская «красавица». Только очень древняя.
На могилу к поэту явно не успеваю. Надо ждать частника-лодочника, что согласился бы доставить к Золотым воротам. А к могилке - на будущий год. Недалеко от музея открылась книжная лавочка. Внутри - Грин (и все о нем), Волошин да Богаевский с Айвазовским. Книжки тех, кто отдыхал в доме-корабле. Огромные тома в суперобложках - девять томов собрания Волошинских произведений. Письма. Дневники. С начала двадцатых ни поэтических произведений, ни публицистики волошинской не печатали.
В лавочке душно. По узкой дороге пошел вверх. Наткнулся на бетонный мемориал, посвященный воинам Советской армии, освобождавшим Коктебель. Четыре мощные головы - в бескозырке, в каске, в пилотке и, очевидно, в кепке (партизан). Вернулся. По бульвару расхаживают двое: маленький и здоровый. Здоровенный детина, в холщевых штанах, рваных мокасинах, очень похож на журналиста Максимова (гривастый и бородатый, этот дядька, вместе с мелким бесом Жванецким, ведет передачу «Дежурный по стране»).
Маленький - большому: «Плывем? А как, тебя же не выдержит!» Псевдо-Максимов: «Большому кораблю - большое плавание, а большому мужику - большой корабль». Я - гривастому: «А где корабль на Золотые ворота?» Миниатюрный мужичонка: «Будет с минуты на минуту. Четыреста рублей. Экскурсия к крымскому чуду - час», - и пошли по набережной. Я - за ними, прислушиваюсь: «Таврию» в Российский футбольный союз? Сожрут. Деньги несопоставимые. Это ж Россия. Один Капелла чего стоит! Футболисты - хитрые. Эстрадники - и те в политике замазались. А эти - ни-ни. Только деньги. В Греции Олимпиады для чего были? Отдохнуть от войны. Та же война, но игрушечная. Перемирие - шаг не менее важный, чем боевые действия. Изначально спорт - политика. Сейчас - футбол. Толпы идиотов воспитали», - это коротышка. - «Да-а-а…», - это лохмач в рваной обуви. Резко разворачиваются ко мне. Оба: «Парень, что таскаешься? Вон тетка. Подойди и договорись. Пять человек соберется - поплывем». Я к тетушке. Живая, смуглая, словно селянка с огорода. Говорит весело, голос, вконец прокуренный: «Володька лохматый? Футболист? Послал? Четыреста рублей. А вот и лодка». К пустому причалу, по неподвижной воде, подбирается катерок-утюжок. Лобик у корабля крутой, белый. Корма под глухим брезентовым навесом. Идем по мокрым доскам причала. Мрачный хозяин посудины в белоснежной капитанской фуражке. Прокуренная: «Васька! Один есть!» Васька-морячок: «Ждем. Еще четверо».