В «башне» любил жить Андрей Белый. За ней - грузная двухэтажная часть с покатой крышей, балконом. Дом завершался длинным одноэтажным «выпадом», глубоко врезавшимся в густой сад, засаженный кустами и невысокими платанами. Ограда, ухоженная каменная площадка перед запертой калиткой. Если смотреть от дома, то справа - нелепый фонтанчик. Слева - сине-зеленое нагромождение каменных шаров. Трудно сказать, что это значило, но между фонтанчиком и шарами, посреди красного круга, горбился приземистый памятник знаменитому крымчанину. Толстый, диковатый дядька в балахоне, пригнувшись, словно выходил из моря, широко расставил медвежьи ноги-лапы. Голова поэта с длинными кудрями перехвачена кожаным ремешком. Жуткое ощущение - человек-зверь напружинился. Вот-вот - и прыгнет на белую башню, облепит, прильнув к строению, серый балкон площадки, да и скроется, с треском спрыгнув на землю. Что-то от Кинг-Конга и «Эмпайр Стейт Билдинг». Не очень удачное воплощение для гуманиста, который не «за белых» и не «за красных».
Жизнь поэта - явление сложное. Выбор невелик: краткое знакомство с текстами, убогий отзыв в душе, нелепая интерпретация - это одно. Никаких эмоций от увиденного - это другое. Меня хлебом не корми - воспринимаю всякую чушь и бесконечные интерпретации. Краткость - дурное дело. Ее часто принимают за занятное остроумие. Множатся книжки: «Мысли великих людей». Читаешь и закрадывается подозрение: да это же случайный набор мусора.
Обстоятельность не менее глупа. Есть деятели, что дотошно, всю жизнь (и даже из поколения в поколение) обсасывают некий древний черепок, или строчку, или биографию. Единственное оправдание тщательности - дает, хоть и небольшие, но средства для жизни. Как выживали интеллигенты, которых в России остались миллионы (не всех же принял Париж) в государстве пролетарской диктатуры? Технарям придумали: электрификация всей страны, индустриализация, мобилизация, атом, Космос, генетика. Вот люди и забылись. А филологи - историки? Переводчики и комментаторы, сочинители сносок и пояснений. Сталин, к столетию смерти Пушкина: издать миллионными тиражами гения! Издали не хуже Ленинского собрания. С комментариями, сносками, примечаниями. Труд тяжелый и тщательный, как атомный проект. И - не менее важный. Бомба - тупа. Собрание сочинений, снабженное грамотным комментарием, для человеческих мозгов вещь внушительная, подобная бомбе. Самый тупой в нашей стране знает: бомба - Курчатов, Гагарин - Королев. И всякая шелупень талдычит: белеет парус одинокий. Или: златая цепь на дубе том. Разве одно не стоит другого?
В доме у Макса девять тысяч томов. Оригинальничает: переводит Альфреда де Виньи, академика французской словесности, друга Берлиоза и Бодлера. Этот де Виньи - сын репрессированных дворян. Сначала офицер-«монархист». Конник «Алого эскорта» личной гвардии Людовика XYIII. Потом якшался с Наполеоном III. Тот назначает парня офицером Почетного Легиона. Неблагонадежный тип. Поэт - прекрасный (Гумилев, которого Волошин любил, - тоже из кавалеристов-реакционеров). У де Виньи есть стихотворение «Смерть волка»: «Тогда он вновь на нас взглянул, все так же твердо, - слизнул густую кровь, струившуюся с морды, - и, не желая знать, за что убит и кем, - огромные глаза смежил - как прежде, нем». Волошин, «Бойня»: «А она не уходит, а все плачет и плачет, - и отвечает солдату, глядя в глаза: «Разве я плачу о тех, кто умер? - Плачу о тех, кому долго жить».
