Средневековье из детей (если позволяли средства) делали подобие взрослых: костюмы, платья, головные уборы - всё, как у зрелых, только размером меньше. Маленькие рыцарские латы, мечи, шпаги. Потом - мушкеты, алебарды, пушки. Вроде бы и игрушки, а голову при умелом использовании снесет напрочь.
С капитализмом началось невообразимое издевательство над детьми. Работать в поле, на мануфактурах, в работных домах начинали с 4-5 лет. Рассуждения о гуманизме и демократии связаны не столько с феминизмом, сколько с трудами русских педагогов. Искали баланс строгости и ласки. Ни в Европе, ни в Византии детей вне религиозного контекста никто не рисовал. Мадонна и младенец Иисус. Этот «младенец», как правило, голый. Но, вполне сформировавшийся тип.
В двадцатом веке заметили серьезность темы: ребенок в облике Иисуса. Чуть «поднажали», сделали глазки мальчика нездорово горячими, и явился лик не сына Божьего, а отродье Сатаны («Ребенок Розмари», беспрерывная галерея жестоких ликов мальчиков и девочек).
В православии с детскими изображениями было еще хуже. Их просто не было. На иконах Максима Грека не младенец Иисус, а одетый дядька сидит на коленях у Марии - кудрявый, в длинном балахоне, с взыскующим ликом.
Ребенок: радость и ужас одновременно. Когда с твоим детенышем что-нибудь случается, готов за него жизнь отдать. Больно невыразимо. Но когда твой малыш обнимает тебя своими ручонками - ты на небесах. Это чувство - высшее воплощение частного. Отношение с женщиной, несомненно, частное. Но мне бы не хотелось выставлять напоказ горе по поводу болезни дитяти. Мне неприятно наблюдение чужими моментов, когда дитятко обнимает тебя. Мать и ребенок - хрупко, нежно, болезненно и драгоценно.
Война бьет по самому больному. Летят снаряды, рушатся дома, свистят бомбы, и все это убивает тысячи, десятки тысяч, сотни тысяч детей. Когда выставляют матерей и их отпрысков в виде бронзовых изваяний, становится неудобно. Отец, мать, дитя, семья должны быть укрыты от чужих глаз. Это-то и интересует посторонних в первую очередь. К тому же, керченский памятник приглашал всех духовно соприкоснуться и с матерью, и с ребенком. Постамента не было. Складывалось впечатление, будто эти бронзовые изваяния выходят из ивовых зарослей.
На троллейбусе доехал до автовокзала. Начинало смеркаться, когда отправился, через Береговое, в Феодосию. Вновь потянулись песчаные пляжи и серое, под вечер, небо. Дул ветер, и поднялись волны. Через соленые озера, сквозь коричневый камыш, были перекинуты деревянные мостки на сваях. Вдали мерцали огни в окнах. Ехали около полутора часов. Степь заволновалась, пошла курганами. Курганы превратились в холмы, а холмы - в отроги гор. Вновь начались хозяйственные постройки, кирпичные заборы между тополей. Вдруг поднялись белые цистерны. Огромное нефтехранилище, а после него - улицы, состоящие из одноэтажных домиков. Из-за заборов выглядывали фруктовые деревья. Тротуары засыпаны темно-фиолетовыми урючинами.
Одноэтажный автовокзал, много людей, такси, маршрутки, междугородные лайнеры. Все маленькие автобусы желтого цвета и обклеены политической рекламой «Справедливой России». Партия предлагала сытого молодого человека с добрыми глазами, лысоватого и в веснушках. Лицо «справоросса» было везде, в том числе и на буклетах, что раздавали на платформе юноши в желтых фартуках и бейсболках. Сообщалось, что «СР» - партия народа». Все очень похоже на агитацию партии «Родина»: ЖКХ, пенсии, жилье, медицина, образование. Сергей Михайлович в буклете убеждал феодосийцев, что социал-демократы действуют, не спят. Их усилия более эффективны, чем в других организациях: «Потому что мы самые профессиональные», - провозглашал Миронов. Вместе с желтыми буклетами в руки горожан и гостей города раздавались желтенькие же книжечки под названием «Столовая по-домашнему». Подробно разъяснялось, где можно поесть.
