Два метра - все видно. Темные валуны посреди пустошей, засыпанных мелкими камушками. Камни украшены придонными водорослями. Они - мрачноватые, разноцветные, страшные. Колышутся, хватаешься за них руками, чтобы остановиться над макушкой подводной глыбины, встать на нее и высунуть голову над поверхностью тонкой, словно бритва, поверхностью моря. Бывает такое - недоумение оттого, что не на чем остановить взгляд. Плавание в штиль по водам морским - идеальный пример подобного. Ровно, гладко, прозрачно. Так бы все и тянулось, если бы ты умер. Но, ты жив, и момент постижения отложен. У стариков вещи, необходимые для понимания, отложены навсегда. Это не склероз (легко объясняют некоторые сложнейшие вещи). Это - явление тайны жизни. Ничего-то ты не знаешь, хотя и старый.
Стремящееся к закату светило, темные кусты акаций и алычи, камни и полыхающий белым пламенем Ай-Петри. Юным хотелось орать: «Как прекрасно!» Сейчас: «Неужели это возможно!» Юг присутствует внутри переживаниями, мыслями столь плотно, что отложенное понимание пейзажа, становится невыносимым, тяжким, беспощадным.
Вылез из воды. Сидел в тепле камней. Вода казалась мертвой. Словно пластик, в который залиты экзотические жуки, в воду были залиты мелкие рыбешки, крабики, ракушки. Ласковость воздуха представлялась живой водой.
Хотел высушить трусы, да не дождался. Темнело. В парке, словно в море, происходило увеличение кустов и деревьев. Белые скамейки в укромных уголках похожи на концертные рояли. Сесть бы, да трусы не высохшие. В сыром - на крышке рояля! Неприятно. За возможность подобного стыдно перед самим собой. Белые и алые розы с клумб в сумраке бросались по сторонам, на колючих стеблях. Неясными казались бутоны, подобные раззявленным ртам злых крокодильчиков.
Вышел к бассейну с золотыми рыбками. Меж берегов из диабаза - белые лилии. В толще воды перемещается еле видное, красное - золотые рыбины. Башенки на дворцовой крыше замерли. Пошел в дворцовый двор между стенами. Распахнулась небольшая площадь. Скала над ней, толстые листья агавы, Ай-Петри в последних всполохах. На лавку все-таки сел. Все высохло, и исчезла неловкость.
Время - российское. По-украински в эту пору было уже темно. По нашим правилам – угасающий полумрак. Деревянные ставни в окнах дворца закрыты. Ленивое время лежит, потягиваясь котиком. Где-то нравится, где-то оно раздражает.
Во дворе Воронцовского дворца этот вальяжное течение симпатично. Таких мест немного. Вползают мысли. Например: «Если действовать, руководствуясь только разумом, «съедешь с катушек». Или: «Всеобщее обучение обо всем. И я его создатель».
Циферблат на башне загорелся. Без пятнадцати девять. Стекло на часах до сих пор разбито (и уже не первый год). На соседней лавочке пожилые женщины. Их голоса разносятся в прямоугольнике двора. Одна: «Неужели! И вам восемьдесят два!» Другая (с некоторой гордостью): «Почти восемьдесят три». Первая: «Поразительно! Шестьдесят, больше не дам». Другая: «А вам сколько?» Первая: «Семьдесят шесть. Выгляжу гораздо старше вас». На часах звонко пробило девять.
