Станция метро «Царицыно» грязная, деловая. Москва люмпенов и мелких торговцев. Наряду с торговцами шаурмой лавчонки, где торгуют электронным хламом - телефоны, айпэды, айфоны, автомобильные сигнальные системы и видеокамеры наблюдения. А также - цветные проводки, аккумуляторы, батарейки, наушники. И полное отсутствие компакт дисков.
На выходе - серая стена. Вдоль бетонного ограждения ныряем в темный переход под путепроводом. Узенький, заплеванный тротуарчик и - великолепные ворота в Царицынский заповедник. За ними - сиротливые деревца юного парка. Асфальтовые аллеи широки, сбегают под склон к прудам, что следуют один за одним. Посреди прудов воткнута диковинка - огромное, круглое, блестящее. Из этой мраморной арены бьют высоко сотни прозрачных струй. Летит водяная пыль. Крепко сидит во влажном облаке многоцветная радуга. Солнце шпарит, и семицветный столб прет из капель упорно, в бледную голубизну неба.
А парк-то старый. И этот новодельный фонтан, и аллеи, похожие на автострады, и воткнутые в землю липки не сочетаются с густыми деревьями, взбегающими по склону над прудами. Вольная гладь водоемов будто недовольна дорогами, фонтанами, желает выпихнуть их со своей поверхности. На холмах, за кронами парковых деревьев, вздыбливаются причудливые постройки, ни на что не похожие. Вверх уходит дорога и ныряет под арку, что проделана в мостике, украшенном причудливой каменной резьбой, приспособленной под розовый кирпич самого моста.
Сидим с И. на лавке возле шумящих струй, в которых цветет радуга. Потом идем вдоль прудов. Надписи: «купаться запрещено». Все равно - двое пьяных в семейных трусах со смехом бросаются в стоячую воду. Вода теплая, обильно зацвела. Мужики, фыркая, выскакивают на берег. Один орет: «Теперь не докажут, что мы купались!» Другой: «Докажут. У тебя спина зеленая, в ряске».
Много таджиков в серой униформе. Упорно метут дорожки, что изгибаются вдоль прудов. На моторной лодке проплывает охранник. Тяжелые лягушки плюхаются в воду. И.: «Ой! Кто это?» Неслышно рассекая воду, движется над поверхностью чья-то острая мордочка. На берег выползает чудовищных размеров крыса. Потом появляется еще одна голова. И еще. Утки, безмятежно плававшие в зеленой мути, нервно бьют крыльями, стремительно отлетают, чиркая о поверхность воды лапками. «Крыс много», - говорит кто-то за нашими спинами. От неожиданности я вздрогнул. Повернулся - серый таджик со стальной метелкой. И, на чистом русском: «Крыс, говорю, много», - повернулся и пошел как ни в чем не бывало. Ударил колокол, церкви за деревьями не видно, но хорошо виден на холме желтый павильон с колоннами, похожий на чайный домик у моря в Воронцовском парке. По петляющей дорожке поднимаемся наверх, выходим к нагромождению валунов, что оказываются хитрым гротом. По гребню камней взбегает лесенка с истертыми ступеньками. Поднимаемся. Площадка - и видны хорошо пруды, фонтан, спасательная станция и гряда крупнопанельных, высотных домов на окраине парка: «Не то, - говорит И. - Современные дома все портят. И фонтан не к месту. Словно Диснейленд. Убогие многоэтажки. А еще эти крысы. Бр-р-р».