Тиндарей - вроде так звали царя Спарты, у которого, как пишет Овидий в «Метаморфозах», была, к несчастью, жена Леда. Юпитеру приглянулась. И тот, обратясь в лебедя (удобная, длинная шея), сумел проникнуть в потаенные места красавицы.
От памятника Пушкину пошли к музею изобразительных искусств (опять же имени Пушкина). Там довелось увидеть рафаэлевскую «Даму с единорогом». Весьма игривое изображение, да и даму и Лебедя мастер изображал. Западная игривость в европейском позднем Средневековье. Интерес раннего Возрождения к языческим текстам Греции и Рима вызван фривольностью, которая взбеленила европейскую элиту (как сегодня возбуждает обывателей Интернет с его порнографией, матом и игрушками для взрослых). Заплатить за нездоровое «раскапывание» подгнивших «трюфелей» античности пришлось появлением «Декамерона», а еще раньше, вместе с алгеброй и спиртом, Восток подарил миру двусмысленные сказки из цикла тысячи и одной ночи. Венера Милосская являет для средневекового человека цивилизационную дилемму: голая женщина (которую в таком виде и помыслить было невозможно на протяжении тысячелетий), или же идеал так называемой красоты? Подходить к образцу стоит, впав в глубокую шизофрению: не смотри, что она голая, забудь об инстинктах, а думай о скрытой привлекательности идеального свойства. Все последующее искусство - это паразитирование на отвлеченных идеалах. Регрессивный, разрушительный порыв поэтических сочинений, зарисовок и скульптур. Честным является подход простоты: Венера Милосская - красивая, голая женщина. Фидий или Поликлет не искали ничего потустороннего за голыми богами и богинями. Свобода физического - в этой свободе проявлялось здоровое, чувственное, стремление и красота. В отношении искусства христианство устроило провокацию - скрыло физическое (в том числе и в отношении понимания физического мира). Алхимия - извращения не меньше, чем самоистязания флагеллантов. Скажут - голая Леда с двусмысленным лебедем - это хорошо. Кто постиг эту красоту - пошел по пути прогресса и культуры. Я же скажу - враки. В полотнах Рафаэля столько же прогресса, сколько и скрытого разрушения, бескультурья, варварства.
От Пушкинского музея пошли далеко - к Консерватории, к памятникам Магомаеву и Ростроповичу. Зашли в англиканскую церковь - красный кирпич, зеленая крыша. В скверике, у дверей храма, - изящная девица с ноутбуком. Губы что-то шепчут. Она, не замечая меня, повышает голос, и хорошо слышно: сначала было слово, и слово было у Бога, и слово был Бог. Ну, почему, почему…» Девица видит мой взгляд старого педагога и, смутившись, замолкает.
Идем по Вознесенскому. Православная церквушка и каменные иконки, вмонтированные в белые стены. Миновав Зоологический музей, выходим к Кутафьей башне Кремля. Подземный переход. Выныриваем возле лубочных коняшек художника Церетели. Говорю И. - едем в Царицыно.
