На Казанском запасся газетами. Сунул в сумку с пожитками. А в пожитках - ласты, маска и трубка. Чтоб медленно плыть в морских водах, проплывая над камнями, водорослями, маленькими рыбками. И еще большой надувной матрас. Словно «мешочник» из девяностых, закинул баул на спину вместе с «Новой» и с «Завтра». Ильич читал всякую печатную продукцию - вплоть до рекламных листков. И. ворчит: «Жадный ты, Моляков. Говорила - купи чемодан с колесиками».
В метро - пусто. С Белорусского до Шереметьева - электропоезд. План: камера хранения на Белорусском. Билеты на последнюю электричку до Шереметьево. С пустыми руками - до Царицыно. Надо разглядеть лужковский новодел во всей красе. Мне казалось - девятьсот рублей за сутки хранения одного предмета. Оказалось - всего сто пятьдесят. В подвале очередь. Много иностранцев. Перед нами семья. Низенькая, оплывшая молодуха. Куча ребятни. Малыши в цветных штанишках, и головки у всех беленькие-беленькие. Рядом с толстушкой плешивый мужчина в неопределенной одежде. Бородка козлиная. Думал - старший брат малышей. Оказалось - папа. Вокруг него - пластиковые чемоданчики с колесиками, которыми грезит И. Толстенькая и плешивый говорят по-немецки. Немец оказывается хроменьким. Передвигая чемоданы, приволакивает ногу. Неработающая ножка то ли похрустывает, то ли позвякивает. А еще в очереди смуглые женщины в глухих платках и длинных платьях. Вертлявые малыши в обвислых арабских шароварах. Сухие старушенции в блестящих очочках и девицы в джинсах.
На мне - штопаные штаны и бейсболка в разводах от высохшего пота. Третий день не брит, щетина седая, быстро растущая. В курлыкающей очереди я, с потертым баулом, словно звероподобный цыган из фильма Копполы «Дракула». Оказывается, все зарубежье, сдав багаж, отправляется к кассам на электричку в аэропорт. Хромой немец вновь перед нами. Прогулка до аэропорта по железной дороге дороговата - четыреста рублей на одного. Только в аэропорту узнали - есть и автобус. Пятьдесят рублей. Но, идет он, из-за пробок на Ленинградском шоссе долго. Бедным же - все равно. Мы не гордые. Предки на пароходах из Нижнего в Казань добирались 3-4 дня. И - ничего. Пока И. стояла за билетами в железнодорожных кассах, я ел мороженое. В Чебоксарах такой стаканчик не больше десяти рублей. Здесь - двадцать!
Потрясающее чувство - свободный день в погожий московский денек. Идем по Тверской-Ямской. Солнце после ночного дождя умытое, не злое. Вот магазин «Бехетле». Роскошное, надо сказать, заведение. Не занюханная «Пятерочка». У татар - мед и халва, засахаренные фрукты и пастила. Рахат-лукум. Чак-чак. Татарские золотые узоры и густая зелень исламских знамен. В «Бехетле» не просто покупают еду. Там ее долго, со сладострастием, выбирают знатоки. Как спешить, выбирая кусочек татарского пирога с рисом, изюмом и мясом! Пьют чай из мельхиоровых пиал, а по ободку пиалок бежит, извиваясь, татарский растительный узор. Огромные стекла магазина затемнены. Вместе с И. смотримся в витрину, как в зеркало. Две тонкие-звонкие девицы, пьющие у окна чай, замечают меня – дикого и интересующегося - резво скрываются в душистых глубинах. Вспоминаю название татарского пирога (изюм с мясом) - «губадья». Удовлетворен. Есть еще память! Медленно и беспечно бредем с И. вниз по Тверской.