Два момента - усталость и любопытство. Ведь выдохся - чего любопытствовать? Странный способ отдыхать - ехать в Крым, на горячие камни, к парной соленой воде. Предположим - нырнул, набултыхался в морской жидкости, лег на серые, впитавшие солнце, камушки. На обгорающей до красна коже тонкими, змеящимися разводами выступает соль. Это выходит горькое похмелье забот и неприятностей (тоже «напитки» подстать водке, ее не зря зовут горькой). Не лучше ли тихо сидеть дома, под яблонькой, в тени разросшихся помидоров и медленно остывать на волжском августовском ветерке? Соль забот и горечь напрасных усилий не испаряются, остаются внутри, зато и пустоты не ощущается. Нет радостей и светлых размышлений, но и нет зреющей в лад со знойным загаром незаполненности, которая разливается в душе твоей, когда кожа горит пламенем. Вывод - боль тела и простор души, вливающийся с беспощадным жаром - эликсир отдыхающего. Если раз в году не превращусь в обгоревшую головешку с одеревенением в мозгах - грош цена такому отдыху. Знаю - потянет в новые места. Море, небо и горы. А в горах - ветер. И светло-желтый, пустынный пейзаж необитаемой планеты, затерянной во Вселенной. Любопытство бывает неутолимым и сиюминутным. Не решить загадку соотношения моря, неба и горных громад. Однажды море мирится с горами, а потом - измена, и море ласкается с небом. Потом море не просто в ладах с синевой, а не заладилось у них против гор. И это неправда. Вот небо разгоняет тучи и высвечивает всем блеском хищные, изломанные края горных пропастей. А тут и я, маленький, хлипкий, распрощавшийся с глупостями случайных проблесков мысли. Вопрос: как мне удается уцелеть между жерновов воздуха и камня. Бьюсь - и не могу понять. Странный отдых - поиск смысла в собственном существовании, привычное отсутствие ответа и успокоительное отсутствие всего. Простота солнечного жара, тщета поиска ответов на простейшие вопросы - редчайшее достояние существа, выпавшего за пределы суеты. Я даже не бреюсь у скал Тавриды. Не чищу зубов. Зачем, если ничего не понять средь желтых камней Херсонеса? Буду ошиваться по городам. Как там недоверчивые крымские татары? Что говорят армяне и греки? Насколько русским хватит эйфории от воссоединения с матерью-родиной, чтобы понять - «мать» тяжело больна?
Волга провожает с радостью - убирайся поскорее. Истязай себя в иных пустынях. Над рекой - низкие облака и мелкий дождь. Влажная жара и неугомонный ветер, раскачивающий ветви деревьев в саду. В голове, средь шелеста листьев, льющегося через открытое окно прямо в голову, никчемные мысли - как построить систему питания в дороге. Подойдет сухое пюре, огурцы, помидоры, соль.
И. зашивает ритуальные трусы. По цвету - черные, спортивного покроя. Служат плавками. Лежат в отдельном ящике, изодранные о морские камни еще в прошлом году. Белые брюки также требуют ремонта. Забитую сумку совсем уж перегружают ласты. Ее к поезду тащит Ю. Плацкарт. Полки - у туалета, какие-то беременные девушки. Будущие матери возятся, шушукаются. По ногам бьют дверью спешащие в туалет по надобности. Надобность - и ночью. И, хотя вагон старый (никаких биотуалетов), а настроение ужасное. Уснуть не получилось.