Столовка обшита деревом. В нишах по стенам псевдорусская мелочевка - ковшики расписные, рушники груботканые, глиняные горшки. Показываю карту гостя, и толстенькая девушка пропускает в огромную, якобы бревенчатую, избу. Здесь нет белых роялей и плазменных экранов по стенам, как в «Веге». Посреди «избы» два блистающих никелем раздаточных пункта. Всякие базовые ценности (например, свобода личности) выворачивают свою изнанку, освежеванную острыми ножами инстинктов. Голод. Похоть. Страх смерти. Самосохранение. Спорить с инстинктами, разрывающими тонкую пленку человеческой культуры, бесполезно. За мной в столовку хотел пройти грузный индус - в джинсах и чалме. Девица, что беспрекословно пропустила меня, решительно перегородила дорогу уроженцу Индостана. Говорит погонщику слонов: «У вас - проживание. Еды - нет». Индус лопочет, смуглеет до черноты, глаза наливаются кровью. Но у вахтерши в красном пиджаке лацканы распалились. И пошла девушка костерить друга Маугли на чистом английском. Вместе с лишенным завтрака откатились к стойке, за которой пожилая дама деловито начала щелкать компьютером, пытаясь уладить конфликт. Тем временем в зал стремительными волнами накатывали толпы детей. Тучи маленьких девочек. Один отряд - в зеленых майках. Другой - в синих. Третий - в желтых. Пацаны в девичьем разливе - редки, как изюм в булке. Осторожно иду среди девчушек. Будто толстое бревно, несет меня стремительный зелено-сине-желтый поток. Мелькают догадки: «Пацанов мало. Сколько же нас, мужиков, в России осталось? А умненьких девиц многовато. Уже сторожа в пунктах приема пищи бегло лопочут по-английски. А если это девичье «море», удачно вписываясь в берега современной цивилизации, будет говорить только на китайском или английском? Что будет со страной и отечественной культурой?» Еще эти безжалостные инстинкты. Обозначают границы. Нарезают ограничения. Бедный разум верещит: свобода есть лишь допустимая степень насилия. Женские «воды» вокруг тающих островков мужского начала - разве не насилие? Что делают жены и сестры, матери и подруги, дочери, а теперь уже и просто незнакомые тетки с жалкими обломками кораблей хитроумного Одиссея? Кто догладывает тонкие косточки рыцаря в львиной шкуре? Кто на самом деле заставил рухнуть с небес врубелевского Демона? Сама наука превращается просто в традицию, в невинное развлечение, в клубные посиделки. Ты восторжен и кричишь - вот она, истина. Достиг ее. Жена (сестра, подруга) цинично спрашивает: ты такой умный, а деньги где? Обиженно садится в свой маленький «Сузуки» и отправляется на безразмерный сеанс трепа с подружками. Они там еще и пьют!
Стол - шведский. Но - сок цедится из баклажек плохо. Пирожных - нет. Кубиками нарезано что-то мучное и сладкое. Чай есть. Кофе закончился. Горячее - сосиски, сосиски куриные, курятина, жареная свининка. Свининку уже съели. Кончился и картофель фри. Остался рис да картофельные лепешки. Есть прибалтийские шпроты и вкусные грибочки, маринованные чем-то склизким. Есть сыры, ветчина, колбаска ярко розового, неестественного, цвета. Огурцы, помидоры. Яблоки, железобетонные груши, бананы и ананасы порезаны дольками. Вывалены маринованные персики. Есть молоко, сметана, творог. Йогурты в баночках - двух сортов.
Плотный парень небрит - щетина обильна и черна - на двух огромных сковородках печет оладушки. Хочется взять штучки три-четыре. Но - огромная очередь. И все ребячья мелочь - девчушки колготятся, перешептываются. Там, где обычно стоит один взрослый человек, набивается четыре-пять малышек. В руках - огромные белые тарелки. Некоторые наливают в них сгущенное молоко, хотя до самих горячих лепешек еще далеко. Некоторые, не выдержав, лезут в сгущенку пальцами. Облизываются. Дают облизнуть соседкам. Сбоку притулились здоровые тетки. Они различают толпу девчачьей мелочевки по именам. Руководители коллективов. По внешнему виду - учителки, предавшие профессию и заделавшиеся капитанами уличной торговли. Блузки индо-пакистанских расцветок (кстати, индусу пришлось заплатить пятьсот рублей, и его допустили к грибочкам и окорочкам). У многих на головах - парики. Лица раскрашены косметикой в боевые узоры. Ноги - крепкие, кривоватые. Голоса - громкие, движения - решительные, разворот плеч - широкий. И все - тяжеловесны.
Стоял за оладушками двадцать минут. Задолго до меня у небритого кончилось тесто. Но, посмотрел он именно на меня, охламона. Торжественно провозгласил: «Оладьев не будет. Тесто вышло».
