В последний питерский день - на выставку преподавателей, в Академию. Два вечера рассматривал классно сделанные рисунки брата - кости, мышцы, части черепа. Готовится большой академический каталог аналитического рисунка, вот М. и напрягают. Один набросок у брата выпросил. Еле-еле. Ничего не дает. Говорит - пригодится. Раньше думал, нет ничего нарисованного, что нельзя было бы описать словами. Слово, по молодости, более гибкое, живое, истекает из разума чистым, обильным ручейком. Скорость и чистота обманчивы. Кажется, что поет само сердце. В юности легко пишутся стихи о любви. С годами ручеек мутнеет, хиреет. Глядь - и слова уже никуда не текут, а в башке - болотце словарного запаса. Что-то гниет, что-то булькает. Иногда сильно воняет. В период «болотных слов» художники дурнеют, прикидываются, начинают рисовать черт знает что. Единственное спасение - карандашный академический рисунок. Рисуют же то, что словами не описать. Войдет некая идея в голову живописца и вот - изображение.
В Лувре рассматривал картину Джотто «Святой Франциск обретает стигматы». Джотто создал ретабло - образ за алтарем. Небо, с которого Христос в облике Серафима пускает лучи в те места, где у Франциска появились кровавые раны, плотно-золотого цвета. В храмовом полумраке это неестественное небо ловило неяркие отблески свечей и горело в глубине алтаря, словно янтарь на солнце. Нижняя часть изображения, так называемая пределла, являла собой видение революционного свойства - Франциск живо двигался, кормил птиц и проповедовал пернатым. В левой части пределлы тот же Франциск удерживал от падения один из римских храмов. Канон был сильно нарушен, зато торжествовали фантазии живописца. Сам Франциск, который воспевал солнце, как брата, а землю - как сестру, работой Джотто был бы доволен. Он, Франциск, своим богоборческим пантеизмом, уберегал католичество от начавшегося разрушения.
Утро было чудесное. Ветер несильный, и старую отцовскую куртку уже не надевал. С Благовещенского моста хорошо видны были рабочие краны на Адмиралтейских верфях. М. ждал на входе в Академию. В круглом ало-розовом зале, где проходят защиты дипломов, а под стеклянным колпаком хранится Устав Академии, звучал рояль. Тоненькая девушка играла нечто простенькое - аккуратно, старательно, не сбиваясь. В залах, где висели работы, было светло и празднично. Копии древнегреческих скульптур находились на своих местах, сторожили Храм искусства. Работа М. - «Петр Первый во время морской битвы». Царь изображен спиной. Весь решительный, волевой, на сухих, мускулистых ножках. На Петре модные европейские ботинки парижского фасона: носы длинные, каблук высокий. В глаза бросается картина талантливого живописца Савкуева. Полотно огромное, но не в размерах дело. Человек имеет идею. Может высказать ее художественным языком, без передергиваний, в пользу собственного воображения. Он и зрителя щадит. У Савкуева не как у Джотто - духи не вышибают на руках и ногах кровавые раны, а небо у него не цвета старого золотого кольца, а голубое. Помимо Савкуева и М., чрезвычайно понравилась работа патриарха Академии Песина. Только вчера весь день ковылял по Выборгу, и вот он снова перед моим взором, какой-то праздничный, среднерусский. Белая башня Олафа, как белая свеча на темной елке. Сейчас ее зажгут, и начнется праздник. Была еще работа, «Засуха» называется. Желтая земля, и куда-то стремится мужик в тяжелых сапогах. В руках - пучок горького, зеленого лука. Но большинство работ - девушки бытового вида, в кожаных сапогах и кофточках. Несерьезная обнаженка да Мадонны с младенцами (хорошо, дорого будут смотреться в деловых кабинетах).
На седьмом автобусе едем к Московскому вокзалу. В салон забегает странный мужик - здоровый, с бородой и в бушлате. Тут же орет благообразному мужику в бейсболке: «Знаешь ли ты, что есть морячки, а есть мореходы?» Оборачивается ко мне, срывает с головы черную бескозырку, со слезой в голосе сообщает: «Еду в Славянск. Может, погибну за Россию. Возьми на память о незнакомце эту бескозырку». Отвечаю будущему герою: «Бескозырку возьмите с собой. Враг мореходов, не морячков, всегда боялся. Пойдете в атаку в бескозырке, майданутые и разбегутся».
Схожу у станции метро «Маяковская». Аккуратный мужик в бейсболке, что не знал разницы между морячком и мореходом, тихо предлагает: «Есть отличные нетбуки. Всего десять тысяч. Бери». Отказываюсь. Провожает на вокзале С. (как обещал). Попутчики - пацаны из Канаша. Тут же садятся играть в карты. Проводница сначала предлагает ласково железнодорожную лотерею. Никто не берет, и настроение у нее портится.
