Толстые и Достоевские (с Розановым вместе) порочили знание. Сократ (тоже не дурак и гораздо раньше) утверждал обратное: знание есть добро, незнание - безнравственность, и - «я знаю только то, что ничего не знаю». То есть знание это, конечно, хорошо, но до него еще нужно добраться. Процесс. И бесконечный. Получается еще хуже, чем у Розанова. И знание, и этика смешения в одно целое. Вот идеала, абсолютного их слияния достичь никогда не удается. Нужно брести долго, бесконечно, а жизнь человека так коротка. Заманивать это существо «сладеньким» еще большее зло, чем просто объявить знание злом. Не зря Сократа именовали «протоХристом». Та же тайна про абсолютное добро, про бесконечный путь к нему в познании и невозможность достигнуть когда-либо. А тут - байки про рай и про некоего мужика (плотника, решившего, что языком работать легче), который есть сын неизвестного Иосифа. Дядька этот обязательно придет (когда-нибудь!) всех спасать. Плоскость (или полотно) жизни ограничена верхом и низом, левым и правым. Рассказы о продвижении человека вперед и ввысь - глупы. Человек ходит по границам своей жизни, и, дай Бог, если бродит он по солнышку, то есть слева направо. Ибо левая часть - это свобода, путешествие и риск. Правая сторона - углубление в себя и недоумение перед нелепостями жизни. Недоумение для всякого разумного существа, бредущего против солнца, да еще сверху (юность) вниз (старость), настолько потрясающе, что человек предпочитает остановиться и никуда не продвигаться. Лучше замереть в изумлении в центре жизненной плоскости, да и угаснуть на чистых простынях, в окружении родных и близких. Скорость перемещения по «черному квадрату» (или «красному», это как Малевич решит), а также правильные направления зависят только от родителей. Владимир Ульянов получил в семье толчок необычайной силы. Он с огромной скоростью полетел по периметру, с левого края, по часовой стрелке и снизу вверх. А все Володина мать, Мария Александровна.
Семейный пантеон стоит отдельно. Высокие деревья разбегаются вокруг надгробного памятника Марии Александровне, и открывается поляна, которая спускается к речке, а за ней - ограда кладбища. За оградой - трасса, редкие автомобили, громыхают на стыках трамваи (впрочем, насчет трамваев не уверен). Помню, что уже за дорогой какой-то длинный каменный забор да одинокие пустые дома.
Володя уже ребенком обладал большой, тяжелой головой. Долго учился ходить, падал, голова перевешивала заднюю часть. Саша, старший, был спокоен, а Володя - капризен, чистая каверза. Роберт Пейн пишет, что Илья Николаевич, отец - трудяга и умница - был чуваш. Глухое упорство и беззаветное трудолюбие. Преданность царю и отечеству. А мама - и шведка, и немка. Да еще из семейства Бланков, аптекарей. Сдержанность, точность, расчетливость, аккуратность. Владимир Ильич в быту скромен был, с женщинами не буйствовал, но в долгие годы жизни за границей всегда захаживал в аптеки, пробовал приобретать мази. Надеялся - вотрет в лысину, и волос снова «заколосится». Но - Бетховен и Моцарт, Шуман и Шуберт пленили его сердце. Бетховен переживал страшный кризис, собирался покончить жизнь самоубийством, - и великие сонаты. М.А. Ульянова исполняла эту великую музыку сама и для своих детей. Когда уезжали из Симбирска, после смерти Ильи Николаевича и окончания Володей гимназии, взяли с собой в Казань лишь рояль. Полотно жизни Володи натянулось - и по солнцу. Саша на свидании с матерью сказал: интеллигенция наша слаба, а террор есть та форма борьбы, к которой может прибегнуть меньшинство, сильное только духом. Он отказал матери в ее просьбе подать прошение на имя царя. Володя, чуть позже, в Казани, когда в кутузку взяли студентов, сказал матери, пришедшей на свидание: «Мама, я не сдамся». Мария Александровна говорила сыну (вокруг была толпа посетителей): «Володя! Делай так, как считаешь нужным. Не предам. Буду всегда с тобой».
Так и было.
Вот он - замечательный памятник замечательной женщине. И всей семье. Скульптор - Манизер. Неприятно - следят за уникальной могилой плохо. Гранитные плиты расселись, между ними пробивается трава. Зато церкви всюду понатыкали. Ничего. Все течет, все изменяется, будет и на нашей улице праздник.
