Мы ждем и верим. Веры же все меньше.
Они придут, когда уж веры нет.
Их голоса пронзительней и тоньше
Потешных писков маленьких ракет.
Что удивительно - летают! И, сгорая,
Не оставляют дыма, всё - в расход!
Лишь больно нам: мы тлеем, не порхая,
Тоскуя, ждем, за годом тянем год.
Пустынно в доме, холодно, открыто
Окно в полстворки. Печь горит, шипя.
Ребята напищались, и забыто,
Зачем вопили, яростно хрипя.
Скуля от страсти, ненависти, злобы,
Копили жар, чтоб вырваться в полет.
Взлетели низко. Земляной утробы
Никто не одолеет, не проймет.
Кто выжил - мудр; коптят в тумане сером.
Пусть жизнь бедна, обглодана, как прут.
Ползем в нечистом, харкаем, и веры,
Сгоревшие хлопушкой не дадут.
Они секунды вырвали, дышали…
Был воздух свеж, но прах удушлив, сух.
Взвихрив его, исчезли, запропали,
Не выждав свыше среброкрылый дух.
По большинству пустыня жизни плачет.
По меньшинству вздыхают небеса.
Они чужие. Пропасть. Не контачат
Ни стук сердец, ни сны, ни голоса.
Но, все ж, убогих, выпавших в осадок,
Скребет до крови проза маеты.
Им сладок писк свалившихся в припадок,
Болезненного страха немоты.