i_molyakov

Пару раз я видел абсолютно счастливого опиатчика. Под Царским Селом, в поле, среди трав и ромашек, М. развернул свою маленькую походную лабораторию. Некого бояться. Некуда спешить. Не надо искать, потому что вот они, бинтики, щедро пропитанные коричневым соком с фиолетовых нежных цветов (плоды ласково зовутся «бошками»).

Мне никто не предлагал ширнуться. Знают – мне это дело не пошло. Я пью водочку. Собственно, только для меня прихвачены хлеб, помидорки, колбаска. Наркоман есть может много, а может и вовсе не есть сутками. Героинщики, вообще-то, едят много. Но не Сережа М. Вмазались – поплыли. Солнышко. Легкий ветерок. Воля – и никаких проблем. Вообще никаких. Только радость, плотно напитанная творческим началом.

И вот тут начинаются бесконечные разговоры о принципах искусства. О принципах вообще и его, Сережи М., принципах в частности. Свобода от всего на долгие-долгие часы. Раствора приготовлено много, поэтому счастье практически неисчерпаемо.

Юра З., недоучившийся врач и опиатчик, беседовать с М. обожал. Юра специализировался на русской религиозной философии. В поддатом состоянии он любил беседовать о Бердяеве, Флоренском, но больше всех уважал Константина Леонтьева.

Знал их хорошо, поскольку у его бабки была огромная старинная библиотека. Он не разбазаривал ее, а бережно пополнял новыми антикварными находками. Собственно, на это уходили все его свободные деньги. А денег у него было не так много. Его жена, Гуля, родила ему сына Пашку. В те времена Пашка был еще очень маленький, и Гуля сидела с ним дома. Она тоже сидела на опиатах, но так же, как и Юра, держала дозу. Все было чинно, благородно.

Гуля была однокурсницей Юры по мединституту. Юра институт покинул, а Гуля, в связи с рождением ребенка, ушла в академический. Короче, в семье работал один Юра. Он работал на городском автобусе, водил машины по 383-му маршруту. Гуля любила Юру. Это была идиллическая пара. Чтобы ее Юрочка не испытывал никаких неудобств, в строго определенное время, в назначенном месте она передавала ему очередную дозу химки, и Юра продолжал спокойно, в хорошем расположении духа развозить туда-сюда пассажиров. Гуля кормила малыша и «кормила» мужа.

Почти все шоферские деньги уходили на опиум и книги. Сама Гуля, ширнувшись, полностью умиротворялась, переставала суетиться. В огромной шали она уютно устраивалась в кресле под торшером и вязала, вязала, вязала. По степени интенсивности вязания можно было определить, что у Гули недавно был приход.

Гуля мне нравилась. Дело не в том, что это была красивая стройная татарочка. Мне нравилось ее отношение к жизни – ровное, спокойное. Моя Ирка – человек взрывной, неспокойный. А Гуля была не такая. Те же наркотики – для меня в то время это было страшно, необычно. В общем, так не должно быть с людьми, люди не должны колоться. Сейчас я думаю – а пить они должны? Гуля не копалась в этих дурацких вопросах – должны, не должны. Она рассуждала иначе – случилось или не случилось. В ее жизни случился опиум, так что, сидеть страдать, выпячивать это и делать главным в жизни? Короче, ты наркоман – так жить после этого или нет?

У нее было однозначно – жить и еще раз жить. Тем более ты не диабетчик, колешься не механически, а с превеликим кайфом. Идет приход – садись и вяжи, не упускай халявную сладкую энергию. Часть из связанных тобой изделий уйдет на ту же маковую соломку, на еду. Светиться не надо. Только через своих.

Между прочим, пару раз мы здорово справляли дни рождения у Пашки и Вадимки. Компании я стараюсь не смешивать (всюду своя сецифика), но на дне рождения у Вадьки однажды были все – З., Логвиновы, Аванесовы, М., Павленко, еврей Гриша, Володька Бесстрашников, Лебедев, Танька Петрова и даже подъехавший ко мне в гости Андрюша Разумов.

Гуляли круто. Фантасмагорическое слияние в одном месте калоритных персонажей с абсолютно разных территорий моей жизни было впечатляющим, но не смертельным. Все перезнакомились и учуяли, что люди-то – одного круга.

Ирка с Гулей тогда, помнится, испекли огромный торт «Наполеон». Только представь, дорогой друг, всю эту поддатую публику, мирно гуляющую по Екатерининскому парку.

Между прочим, Гуля до сих пор живет себе в Пушкино. Что стало с Юрой, не знаю. В начале 2000-х он все-таки сел в тюрьму. В тюрьме организовались бывшие наркоманы. Эти-то бывшие ударились в религиозную веру. Стали строить в тюрьме церковь. Построили хорошо. Слава о бригаде наркоманов пошла по зонам. Ребята вышли на волю и поехали строить церкви по тюрьмам. Потом открылся маленький, но надежный бизнес – рисование икон. Пару раз Юра приезжал к нам, в Чебоксары. Местная епархия несколько партий икон закупила.

В последнее время Юра распух, потолстел. Бывшие опиатчики и он сам сидели у нас на кухне, мирно пили водку. Водка помогает приглушить утробный вой герыча, доносящийся из самых глубин души. Герыч всегда с тобой. Герыч никогда не спит.

У Юры почти не осталось зубов (у наркоманов с зубами – беда). Пьяненький, он долго рассказывал мне, что сейчас кучу денег отдал за Гулины вставные челюсти. Но вот наконец пришел и его черед, скоро он тоже будет с сияющей голливудской улыбкой. «Зубы для мужчины после хороших ботинок самое важное», - заявлял он и смеялся.

Но вот года два-три Юра не звонит, не приезжает. Две его иконы стоят у меня на самом видном месте, в память о семье З. А Юру, видимо, все-таки доконала водка.

Павленко был ближе ко мне и З., нежели М. Это был молчаливый, тощий радиоинженер, абсолютно рационально, сознательно потреблявший опиум. Утром встал, укололся – и на работу, в Питер, в один из закрытых научно-исследовательских институтов.