Перед тем, как выбраться к Пушкину на площадь Искусств, бродили с М. по питерским задворкам, гадая, куда бы податься вечером. В тех закоулках (весьма ухоженных) наблюдалось большое количество частных художественных галерей. В одной из них, под названием «Табакерка», сидели две юные интеллектуальные девушки. О, как я люблю этих интеллигентных, одетых качественно и нарочито небрежных служительниц прилавка. Особенно, если лавочка торгует картинками, скульптурками, плакатиками и образцами рамочек и багетов. Половина обаяния этих милых закутков была бы потеряна, если бы не эти тихо щебечущие прелестницы. В «Табакерке» щебет этих Наяд был особенно нежен, привлекателен. Выставка, между тем, была тематическая: детская книжная графика. Причем на листочки была разобрана весьма объемная книжка. Даниела Кулот - «Крокодил и Жирафиня». На картинках были представлены смешные ситуации, в которые попадали два симпатичных животных, решивших жить вместе. Вместе они ели, вместе ходили на прогулки, играли в мяч, встречали гостей и, наконец, спали. Странички с иллюстрациями были взяты в красивые рамочки (вставь в дорогую рамку любую мазню - и можно попытаться продать за хорошую цену). Стиль рисунков про крокодила и жирафу напоминал советский мультик «Каникулы Бонифация», а коротенькие надписи под ними очень смахивали на тексты Генриха Сапгира. Щебечущие прелестницы не могли оставить меня в покое, и я, несмотря на недовольный вид М., полез с расспросами: «Можно купить?» Они (наведя на меня нехило накрашенные глазки): «Можно». Я: «Сколько за одну семейную сценку?» Они: «А это семья?» «Наверное, ведь не жираф, а жирафа. Крокодил же мужик?» - я. Они (прыснув со смеха): «Они просто друзья». Я: «А чего делают под одним одеялом?» Они: «Им холодно. Греются». Я: «Как холодно? Пальмы ведь, видите? И в Якутии нет ни жирафов, ни крокодилов». Они: «Тогда, чтоб не видели». Я: «Чего?» Они: «Дружбы, при которой все одинакового роста». Я: «Хемингуэй говорил, что в постели все одинакового роста». Они: «Вот видите?» Я: «Не вижу главного - цены». Тут они называют цену одной странички Кулот, и я, под победоносные крики М.: «Я давно говорил, уходить надо, в этих галерейках обдерут, как липку», вылетел из «Табакерки». Влекомый чувством глубокого возмущения, как ядро, вытолкнутое порохом, долетел с братом до Михайловского театра. Мы, как дети подземелья из повестей Короленко, в Михайловский заходим, чтобы полюбоваться, зубами пощелкать, пустить слюну и убраться восвояси.
Приближалось начало спектакля, и хорошо одетая публика прибывала. В других местах обитания Мельпомены возле касс клубятся бедненькие старушки, вышагивают пачками мужики в чистых байковых рубашках и тяжелых китайских ботинках. В Михайловском этих представителей школьного ветхого учительства нет.
В тот вечер давали премьеру: Карл Дженкинс «Белая тьма». Что-то про наркотики. Хорошенькая девушка получила жестокий удар на любовном поприще. Унимала чувство безысходности при помощи белого порошка (тьма-то белая). Все это кончилось плохо. Сообщалось, что это потрясающий балет, поставленный балетмейстером Начо Дуато. Места в партере шли от шести до десяти тысяч рублей, и мы, как дети подземелья, быстренько ретировались на Итальянскую улицу, где был и Театр оперетты, и Театр Комиссаржевской. Позвонил В., спросил, где мы. Сообщил, что сейчас мы с М. заняты тяжелым, но нужным делом: отказываемся от «Любовного напитка» Доницетти, от «Евгения Онегина» Чайковского, от «Ромео и Джульетты» Сергея Прокофьева. Чуть раньше отвергли мирный сон Жирафы и Крокодила из «Табакерки», а в самом начале удивлялись скульптуре немецкого мастера Маркуса Люперца. «В силу этого, - заявил я, - ждем тебя в театре Комиссаржевской. Уж там-то сумеем раздобыть дешевые билеты. А если с билетами не получится, помчимся на Невский, в «Аврору», и выполним обязательную программу по американским блокбастерам».
Без десяти семь были у касс театра. Давали комедию Островского «Доходное место». Билетов на спектакль не было. Без пяти минут появился В., и мы пошли вылавливать лишние билетики на улице.