Говорили хорошо. Заместитель Церетели сказал: «Видим здесь сложившегося мастера. Он работает и в жанре пейзажа. Удаются ему портреты. Хочется отметить работы, исполненные карандашом. Судя по эскизам, художник может взяться за роспись. Получатся у него иконы. Это результат огромного труда. Лишь бы он не растратил тяги к упорному трудолюбию». Мама не выдержала, сказала громко под щелканье фотоаппаратов: «Насчет этого не беспокойтесь. Работать мой сын умеет и никогда не разучится». Ю. внимательно снимал на камеру мелочи, ловил на запись слова. Волнение мое прошло. Мероприятие получалось на «отлично». Буклеты о выставке разлетались по рукам, словно птички, вырвавшиеся из клетки на волю. Здесь опять же участвовал предусмотрительный Ю. Кто подойдет, спросит, а он - вот вам, пожалуйста, буклетик на память. Что-то торжественное и невеселое удалось сказать и мне.
Кончили и направились на шестнадцатый этаж, в кабинет ДЗ (он же А.). ДЗ человек энергичный, вечно раздираемый сотней дел. Оставил честную компанию в кабинете, сам умчался. Некоторое время с нами оставалась его жена. Но и она уехала. Осталась Драпеко. Остались художники и упорные, безотказные консультанты ДЗ.
Нынче мыслю мелко, ибо мысль не возбуждает. Истинное размышление - это размышление живое. Живость хороша от выпивки. Другие, принявшие на грудь, внимательно прислушиваются к тебе, ибо и видят, и слышат. А видят они приоткрытую дверь твоей души. Сознают всем естеством, что слово - не главное. Основное - то, что пышет жаром из распахнутой клетки твоего сердца. Часто мыслитель набирался так, что сказать ничего не мог, но утробно, грубо мычал. Собутыльники же радостно вопили, отзывались на рык: вот, вот, правильно сказал, я тебя понял. И рыкающая пьянь удовлетворенно хрюкала, понимая донышком мозга, буквально мозжечком, что оценили, услышали. Вот он, истинный разговор по душам. Или, в процессе такого разговора, соприкасаются. Сок чувств переливается из одного сосуда в другой. Соприкосновение душами, радостное или горькое мычание мне, увы, уже не подвластно. А художники соприкасались частями духовного. Говорили о композиции и о профессоре К., который учил М.. Заместитель Церетели сказал о К.: «Хороший живописец. Умеет работать».
М. не мог принять участия в разговоре. Друзья, которые осели в Москве, все подходили и подходили. Хотели видеть картины М. на персональной выставке. Приходили посмотреть на диковинку - неужто не вранье, и М. - в Госдуме. Получалось, что из осевших в Москве к картинам брата потянулись, в основном, художницы. Некоторые владели собственными галереями. Кто-то трудился в международных проектах.
В первый раз М. умчался вниз по звонку, когда затеялся разговор о Рогере Ван дер Вейдене. Кто-то говорил, что художник настолько классный, что возникает ощущение духоты. Задний, темно-золотой, фон создает ощущение деревянного ящика. Идеально выписанные фигуры перенасыщены перспективой. Сцену снятия с креста он выполнил так, что создавалось впечатление горельефа. Не картина, а какое-то пособие из Нового Завета. Здесь и Иосиф Аримафейский (тут же и Никодим со слугой, Никодим упоминается один лишь раз в Евангелии от Иоанна?). Мария Магдалина с варварски заломленными руками. Упавшая в обморок дева Мария, изгибы тела которой повторяют очертания тела распятого.
Пейзажисты, что поднимали вопрос о Никодиме, выпили по третьей (Ю. зорко следил за тем, чтоб у всех было). Появился М. Мама говорила о пении птиц и о том, что это уже протомузыка. Портретисты, вооружившись дольками мандаринов, дружно поддержали тему протомузыки. М. снова исчез. Ю. снова налил. И снова появился М. Заместитель Церетели сказал ему: «Вот визитка. Позвони!»
Вечером стало совсем хорошо. Шли всей семьей по Тверской улице. М. пообещал маме, что в августе они едут в Париж. Ю. оставался еще на сутки. Я уезжал. В поезде было чем закусить. Одну бутылочку кваса я все-таки взял с собой. Соседи были мутные. И хорошо. Не отвлекали. Я же был безмерно рад за брата.
