Когда вышли из церкви Ризоположения, послышался рев. Где-то разогревали двигатели крупных агрегатов. Гул моторов врывался на Ивановскую площадь, отскакивал от каменных плит мостовой и, вслед за колокольней Ивана Великого, уносился вверх. Ю. даже скинул капюшон куртки, чтобы лучше услышать этот рокот. Немедленно поспешили вслед за толпой школьников посмотреть, что происходит. За чугунными перилами, под высоким косогором, раскручивали винты два белоснежных вертолета МИ-8. Ю. кричал мне сквозь рев, что это Путин отбывает из Кремля. А два вертолета для того, чтобы террористы не распознали, в какой вертушке находится руководитель страны. Отвечал сыну, что Путин и вовсе может не находиться в винтокрылых машинах. Он, может, под грохот движков тихонько выскользнул в желтой «Калине» без сопровождения и добирается в Барвиху окольными путями.
Тяжело, как бы задумавшись, приподнялся с земли один агрегат. Повисел над красной зубчатой стеной, слегка накренил нос и стремительно вознесся ввысь, прямо перед нашими глазами. Чуть погодя и вторая машина, набычившись и упорно буравя воздух, поплыла вдоль Москвы-реки. По реке плыл одинокий беленький кораблик, цветом похожий на президентские геликоптеры.
«Пойдем, поищем президентскую «Калину», - сказал я, вновь повернув на Ивановскую площадь. Пробираясь к Благовещенскому собору, слушал рассуждения Ю. о том, что президентскую машину надо бы раскрасить цветами и сценками из сельской жизни. Скучно, когда все мировое начальство разъезжает исключительно в черных авто. Вон, в Оружейной палате кареты и царицы Елизаветы, и царицы Екатерины Великой богато украшены натюрмортами. А сейчас Меркель (соплеменница Екатерины) залезает, как все старые мужики-директора, в черную коробку и разъезжает за бронированными стеклами. Скучно.
«Здесь Ю. прав», - подумалось мне. Была религия, да вся государственная мощь из нее вышла. Отсосали идеологическую сладость цари, от Петра до Николая, из православия. Большевики знали, что на смену религиям приходит идеология. Ее и развивали, тотально насаждая. Религию же отодвинули на второй план. Расписные кареты и золотые иконостасы превратились в музейные экспонаты, а идеологи и их хозяева пересели в черные лимузины. Нынче в России опять затеяли целования с попами. Да поздно. Патриархи в членовозах - анекдот. А вот идеологам и их хозяевам черную краску лимузинов нужно срочно расписывать ребятами, зверятами, утятами и алыми розами. Что Путин, зная, что без идеологии никуда не деться, и делает: то мальчика в пузо поцелует, то тигрице ошейники наденет, то с журавлями взмоет в поднебесье. Вон, как шикарно от кремлевской пристани отчалили два белоснежных вертолета. Не только безопасность, но и новый обман власти. Да и что же на Руси не играть с образами, не эксплуатировать рифмы. Единственная страна, где один и тот же гимн трижды переделывали. Старому поденщику, что гимн по несколько раз перелицовывал, - уважение. Его родне - миллиарды. В России некоторые выжившие из ума рифмотворцы дребезжат: «Поэт в России больше, чем поэт». И писаная или резная икона в нашей стране - больше, чем картинка. На Западе протестантизм выжег уж давно все, что в вере было чистого, искреннего. Пятьсот лет из западного человека выстругивают корявую деревянную чурку. У нас же все бьют колокола, священники разыгрывают ветхие спектакли. На Руси музыкальный инструмент под названием «орган» не прижился не оттого, что людишки глупые были. Просто верили столь глубоко, что никакие музыкальные трубки для усиления голосов нечеловеческих были не нужны. Даже не слову, а звуку, издаваемому басовитым певчим, верили истово, до рыданий. На искренней вере в слово, в написанный (а уж тем более в напечатанный) текст нас и взяли. Россия – о двух реках. Текли в разные стороны. Единственная скрепка - звук и слово. В слове жила вера. «Спор о вере», Никита Пустосвят - не здесь ли, не в этих ли хоромах спорили? Чехов честный был. Хотел предупредить, чтоб беззаветно словам шелудивых словесных фокусников не доверяли. Куда там! Начиная с Белинского, писали об одном, а народ понимал совсем другое. Кричал Гоголь о «слове гнилом», а хохотали над «гнилым» Чичиковым.
С Чичиковым в башке ступил под своды Благовещенского собора.