Роден советовал не тратить время на приобретение светских и политических связей. В «Завещании» рассуждал о пагубности интриг, которые, впрочем, дают интригану почести и богатства. А если интриг много, а богатства не нажито? Интрига требует ума, то есть вычленения человеческого существования из природного естества. Или еще хуже. Вот я интриговать не собирался, а интригую. Сознательно убиваю в себе проблески истинного творчества. Но, ведь когда-то собирался жить просто - читать лекции по философии и пить молоко по утрам. А тут пошла такая жизнь, что философия из безопасных рассуждений на отвлеченные темы превратилась в ремесло весьма опасное. Болтовню про категории пришлось проверить на практике, а с утра пьешь не молоко, а горький сок разочарования. Философия, между тем, в греховном деле подлости оказалась весьма полезной. Застой это время, когда на жизнь можно зарабатывать занятной трепотней. Изломы существования общества предлагают выбирать среди эпистолярного хлама суждения, делающие возможным элементарное выживание.
После сытного завтрака участники уважаемого собрания собрались в светло-белом зале с красными мягкими креслами. Большой экран. Маленькая трибуна, на которую невозможно положить листки с текстом выступления. При этом наш «большой командир» листочки, после небольшой заминки, все-таки пристроил на узенькой дощечке. Речь была яркая, и лицо командира с серебристой щетиной выглядело вдохновенным на огромном экране, в несколько раз увеличивающем лик выступающего. Говорили о Крыме. Типа: «Крым - наш» (нынче так много людей повторяют это словосочетание, что родился термин, обозначающий ликующих - «крымнаши», как последователи батьки Бурнаша - «бурнаши»). Говорил, следуя непреложным законам жанра, и я. Абсолютным «крымнашом» все-таки не выглядел: Крым-то наш, да еще не совсем свой, не стопроцентно родной. Есть сложности, мелочи, в которых скрыт «дьявол», - электричество, вода, правовая система и т.д. Крым-то Крым, а Россия? Некоторым моя, весьма умеренная, вольность пришлась по душе. Выступали грустные дяди из МИДa. Про Крым и про деньги. Глаза у начальников были умные, речи осторожные. Подарили «большому командиру» совсем свежую карту. Там Крымская территория уже была обозначена как российская.
Ужинали, и две мягкие булочки с полулитром сока прихватил с собой в номер. Все участники мероприятия неизвестно куда растворились. В корпусе тихо. На улице пусто. Лишь развеваются на свежем ветру флаги нашей организации.
Силы мои уже не те. Когда выступаешь - не чувствуешь. Когда говорение кончается, ощущаешь, что нервничал, что устал. Наступает время отсутствия честолюбия и исчезновения всяческих утопий. Мягкие булочки с соком кладу в стол. Спускаюсь на лифте во двор (при этом предварительно надраив ботинки до блеска электрической машинкой). Небо - густое, синее. Так угли, перед тем, как погаснуть, вспыхивают отчаянно, да и исчезают под серым пеплом. К концу дня налилась небесная синева. Еще больше потемнели ели. Остатки снега на желтой траве стали вызывающе белыми. Скорей в сторону от модернового корпуса, по гладким дорожкам, через лес, к старинной усадьбе графьев Кутайсовых.
Раньше поместье принадлежало царю. Еще до Петра любили эти места избранные. Поскольку допетровские вельможи были гораздо более глубоки и достовернее в ощущениях природы, чем всякие там европейские, то почувствовали, что местечко над Истрой - красоты изумительной.
Отхлынуло суетное волнение, испарился тлетворный дух политики как средства заработка. Стал я, словно Гейнсборо с кисточкой. Будто бы почувствовал себя Констеблем с палитрой в тени Хелмингемской лощины. Гордость обуяла меня от простоты найденного выхода - впал в объятие великого природного покоя и тем самым неприметно оказался в благостной оппозиции к общепринятым человеческим правилам. Стал как Фавн. Если б не вечерний морозец, то разделся бы, остался голым и углубился в чащу, имея достойные сюжеты не в голове, а перед глазами.
Прошел мимо бассейна, теннисного корта, футбольного поля с искусственным покрытием. Неестественная зелень футбольного ковра подтолкнула к уходу в природное: не могу раздеться, так хоть в искренности буду голым. Начались громкие разговоры на отвлеченные темы с самим собой. Мне было просто, хорошо - и я говорил громко, не стесняясь, от этой благости и густого, плотного покоя. В огромных окнах мелькнула гладь голубой воды. Повстречались южные делегаты нашего благородного собрания. Один, что постарше, спросил молодого: «Махмуд, ты деньги получил?» «Вах!» - ответил молодой кавказец. Это были последние признаки грубой реальности. Я погружался в сладкий сон вечернего леса.