Мириам. Мелхиседек и Давид. А еще Дмитрий Донской, Сергей Радонежский, Пересвет с Ослябей. Все-таки после белогвардейцев добрался до остатков горельефов Логановского. Фрагменты, «впечатанные» в монастырские стены, - огромны. Раньше все было скрыто деревьями. Теперь все порублено, голо, черно. Слева - поле с маленькими росточками фруктовых деревьев. Судя по всему, яблоньки - жалкие и - выживут ли? Слабенькие, как новорожденные котята. Если говорить о человеке, то он есть то, что помнит о себе самом. Если он еще умудряется то, что помнит, рассказать, тогда у него есть шансы остаться в памяти (лет на 20-30) определенного круга лиц. То, что о тебе помнят (и расскажут, если ты будешь этого стоить), - это уже не ты. Это кто-то другой. Что пытается зацепиться в памяти других за счет тебя. Чем дальше от твоей кончины, тем более важно, что о тебе сообщат. В итоге рождаются сюжеты про метателя камней Давида и пророчицу Мириам. Сюжеты, как правило, драматические. Мириам предсказывала вещи невеселые. Давид на арфе играл, пел и оттого втерся в доверие к Саулу. Потом схватка с Голиафом. Интересный был парень. Бравые монахи от отца Сергия. Все это, естественно, история не про Мириам и Давида. Притчи с нравоучительным содержанием. Одним несколько сотен лет. Другим - несколько тысяч. Самая высокая, честолюбивая мечта: чтобы помнили о сказаниях и мифах по твоему поводу, хотя бы пару сотен лет. Если счет пойдет на тысячи, то еще лучше.
Рядом с оголенными горельефами могила артиста Астангова. Меж черных пеньков пробираюсь на взгорок к задворкам Малого храма. Могила историка Ключевского. Отец русской авиации Жуковский. Художник Перов. До сих пор в прихожей Третьяковской галереи, за стеклами, пожелтевшие листы писем Перова к фабриканту Третьякову. Благодарит за деньги, которые текстильный фабрикант платил Перову за его шедевры: «Тройка», «Утопленница», «Птицеловы», конечно же, «Охотники на привале». Двести-триста рублей за картину. По тем временам, весьма неплохо.
Вопрос, на какие деньги существовали творцы, неприятен. Начинаешь интересоваться, и становится (как правило) мерзко. Философ Федоров, например, жил на нищенскую зарплату библиотекаря Румянцевской библиотеки. Спал на топчанчике. Под голову - березовый чурбачок. Мыслитель Горфункель работал книгоношей в хранилище книг и рукописей Ленинградского университета. Друг мой, Боря Вяхирев, отличный знаток Канта, продавал в ларьке газеты, пахал кочегаром. «За свои сочинения на отвлеченные темы не возьму ни копейки. Разум мой не продажен», - так говорил Боря. Не могу сказать - жена до сих пор с ним или уже покинула мыслителя, не выдержав испытания черным хлебом и капустой.
В шестьдесят четвертом году Солженицын предлагал Шаламову вместе писать историю про Гулаг. Шаламов не любил ни КГБ, ни ЦРУ. Сказал Солженицыну - в игре шпионов участвовать не буду. Потом вышло - уши ЦРУ в истории раскрутки «Архипелага Гулага» торчат явственно. Еще - французские дипломаты и спецслужбы. Жириновский (самый удачный проект КГБ), чтобы Александр Исаевич не шибко раздувался от гордости при возвращении из Вермонта в Россию (паровоз через весь СССР), напомнил через газетную статью в «МК», в девяносто четвертом году, о тесных связях «страдальца» со спецслужбами. Мол, Андропов при отъезде Солженицына в ФРГ выделил лагернику 300 марок, а у того на зарубежных счетах лежали миллионные суммы. И Солженицын смолчал. Видимо, было получено задание: ехать в Россию в роли народного вождя и учителя («совесть нации»), не то маловато стало в ельцинской России «духовных светочей». На фоне бандитизма и Ельцинского беспредела могли возникнуть такие неожиданные «народные» авторитеты, что ни Ельцину, ни Клинтону мало бы не показалось. Вот и ввели в действие «вермонтского» затворника. С деньгами художника Перова более или менее ясно. А вот на что жил Александр Исаевич с середины шестидесятых до середины семидесятых? Про Российский общественный фонд не знает только ленивый. Алик Гинзбург (правильно все-таки его посадили!), Иннокентий Володин, Фриц Хееб, Никита Струве, Наталья Столярова (впоследствии вторая жена Солженицына, после Решетовской). Конечно же, Ив Аман. Если Жириновский - удача КГБ, то Солженицын - удача и КГБ, и ЦРУ. Киевский Майдан - это американский провал. С Солженицыным получилось четко.
Вот черный гранитный крест над могилой Александра Исаевича. На плите - две конфетки и подозрительное отсутствие, хоть одного, цветочка. Одна из конфеток поклевана. А может, мыши погрызли.