Питер. 2013-2014. 52

На Песках, у Иоанновской обители, стою вместе с картинами на углу монастырского забора. Забор светлый, каменный, сложен богато и причудливо. Возле меня, шаркая разбитыми ботинками, прохаживаются двое нищих - он и она. Лица одутловатые, красные. Кажется - уколи эту морду с лоснящейся кожей, и брызнет алый сок. Однако - трезвые. Ждут от меня денег. Мужчина, шмыгнув носом, тянет ко мне потертую кроличью шапку. Мне видно, что изнутри шапка вытерта до блеска. И натирали много лет сальной головой. Представил, как кладу в это человечье сало голубенькую пятидесятирублевку. Стало противно, до рвоты. Сглатываю слюну, чуть ли не икаю, а отдышавшись, хрипло шепчу: «Иди, иди, бог подаст». Глупость несусветная. И бог ничего не подаст, и бога нет. Обычно молча прохожу мимо попрошаек (мне бы кто подал!), а здесь, впервые в жизни - «бог подаст». Нищие не возмущаются. Их трезвые лица такие же постные, как само утро. Все равно противно. По спине, от затылка книзу, побежали ледяные мурашки. Вода, в закованной в гранит реке Карповке, (так показалось) вдруг остановилась, встопорщилась мелкой рябью, а через мгновение стала ровной коричневой полосой.   М. и Ю. маленький отправились в монастырь посетить могилу отца Иоанна. Тащиться со всем скарбом было неудобно, и я остался на углу, охраняя поклажу. Для любой религии разделение на мужчин и женщин - большая проблема. Еще большая проблема - зачатие и рождение детей. Для верующего живая жизнь - огромное затруднение. Как было бы хорошо для представлений о великом Творце, если бы жизни вовсе не существовало. Тогда не нужно было бы ничего сочинять о самом Творце. Мифы и легенды с этими противоречиями справляются легко. Они для выдумки строительный материал. Религия - это аппарат, чиновники, организация, ритуал, нехилые, наконец, финансы. Там, где финансы, там все важно. А уж противоречия живого существования верный способ или увеличения, или уменьшения капитала идейного, политического, финансового. С появлением религии (в частности, христианства) неспокойно не только явленному Творцу (изобретение историй про какого-то сына, про отца-простофилю Иосифа, про странную беременность Девы Марии), но крайне неудобно по всем вопросам адско-райского разряда устанавливать согласие с нищим быдлом и с различной сволочью из своего сословия. Корень любого существования - вопрос религиозный, то есть идеологический. В чистом виде любая религия, как повод к тому, чтобы угрохать немалое количество народа, есть отражение глупых человеческих амбиций и неразрешенных имущественных претензий. Почему у католиков, особенно в Италии, культ Девы Марии выражен ярче, чем культ самого Спасителя? Для южных людей чистота и непорочность женщины очень важна (о чем снимает фильмы мастер итальянского кинематографа Тинто Брасс): женщина по жизни чрезвычайно порочна. Тепло. Кровь горяча. Помещения теплые круглый год, а одежды на людях немного. Она легко снимается. К тому же - виноград и веселящее вино. В России среди крепостных крестьян запрещены были балалайки и мандолины. В окрестностях Рима лютни с мандолинами звучали беспрерывно (сладкое итальянское пение). Бренчание струн разносилось далеко, будоражило человеческую кровь. От этого случались странные мужики, которые, помимо подозрительных биографий, гениально чувствовали болезненные язвы любой религиозной традиции. Караваджо, например. Заказали картину. Сюжет избитый - успение Богоматери. С IY века про Деву Марию насочиняли (в Новом Завете про ее смерть ничего не сказано) следующее: женщина 72-х лет, лицом по-прежнему юная. Ангел предупредил - скоро помрешь. Мария собирает детей и апостолов - конец скоро. Апостолы на облаках, словно на пассажирских «боингах» - к матери. Первым прилетел апостол Иоанн. Он после того, как сын Иисус отбыл на небеса, присматривал за юной старушкой. Тут и сам Христос незаметно поприсутствовал. Стоит тихонько в сторонке. В руках - младенец, вечно юная душа матери. В Риме догмат о непорочности Девы Марии утвердили только в 1854 году. А то, что она вознеслась на небеса не просто духовно, но и телесно, застолбили в 1950-м. В общем, как-то справились со сложностями. А посмотрите, что нарисовал этот дьяволенок Караваджо (видели с М. в Риме). Пожилая женщина в мятой и бедной одежде. Лежит на столе. Сверху огромный, красный, пошлый театральный занавес. Караваджо не знал, что как раз в то время, когда он рисовал свою скандальную картину, во Флоренции исполнялись первые оперные опусы Якопо Пери. Потом и Монтеверди подоспел. Герцог Винченцо Гонзага I, через несколько дней после написания, купил у Караваджо его нетипичную картину. В эти же дни он прослушал «Орфея» друга Монтеверди. Впрочем, на мыслях о Монтеверди началась самая сложная часть нашего путешествия - лифт в Доме художников не работал, и тяжелые полотна на четвертый этаж таскали вручную.