В теплой безразмерной кофте и шлепанцах - на кухне. Мама в домашнем халате жарит котлеты. Я ем мандарин и слушаю рассказ М. о чудесной кофеварке, которую он с братом Олегом приобрели на распродаже в «Ленте». Использовать агрегат долго не могли, поскольку куда-то затерялись фильтры. А без фильтров - какой кофе! Мама сообщает, что фильтры в итоге обнаружились в старом холодильнике «Саратов». Это дребезжащее и содрогающееся устройство М. давно хотел выбросить, да мама не дает. Говорит - единственная память о бабе Рае. Думаю - и когда это мама так любила мать покойного отца, чтобы хранить в память о ней это железное чудище. Начинаю чистить второй мандарин - притом, что плотный запах котлет становится еще сильнее. Отчего-то зверский голод, хотя вчера, перед тем как сесть в Кронштадте в автобус, ели на лавочке, в темном сквере, бутерброды, приготовленные мамой в дорогу. М. рассказывал, что в рейтинге российских художников, который выпускает некий художественный фонд, он записан в подраздел 5-Б. В отряде с обозначением 2-А состоят покойные ныне Коровин, Малевич, Юон. Правда, книжка о художественной градации появилась шесть лет назад: «Сейчас, - грустно говорит М., - меня могли опустить на седьмой уровень. Но могли и поднять вплоть до четвертого». Успокаивал М. - не бери в голову - чушь. Для меня М. - художник класса 1-А (Да Винчи, Рафаэль, Рубенс). М. не соглашается. Не может он подняться выше третьего класса. Вот и фильм о нашей поездке в Италию затерял куда-то.
Котлеты перемещаются на широкую тарелку. Жареный картофель, маринованные грибы. Говорю: «Тяжелая, но вкусная пища». Мама рассказывает, как в соседнем дворе, у мусорки, стоял отличный кабинетный рояль. Чуть ободран сбоку да две клавиши выпали. Починить - раз плюнуть. М. хотел найти машину, погрузить инструмент и отвезти в свою православную школу, где подрабатывает почасовиком. Пока искал грузовик, кто-то рояль уже «оприходовал»: «Вот это было тяжело, - говорит мама. - А это что - котлетки с картошечкой. Какая уж здесь тяжесть!» Раздается крик. Котлета чуть не слетает у меня с вилки. М. радостно трясет коробочкой. Оказывается, «итальянская» дискета очутилась в холодильнике «имени бабы Раи». Советую М. покопаться в китайской швейной машинке, что осталась как единственная память о бабуле Ане. Может, что родное найдется в недрах и этого устройства. М. затевает разговор о том, что холодильник бабы Раи надо выбрасывать вместе со швейной машинкой бабули Ани. Но здесь, забыв о котлетах, восстаю уже и я. Не дам выкинуть этот чудесный агрегат. Он - часть души моей. Услада мозга. Отправная точка самых дерзновенных фантазий.
За окнами - бело-серый свет. Я, не попив чаю с лимоном, и выглянув в окно, замечаю: двор покрыт тонким снежным налетом. По этой крахмальной изморози идем в Артиллерийский музей. Там выставка профессора, что был учителем М. Под Москвой есть храм, а в храме, во время смуты, казаки, сошедшиеся с поляками и литовцами, держали лошадей. На стенах вояки клинками делали надписи. И не только казаки. В церкви отпевали маленького братика Александра Сергеевича Пушкина. В одном углу накарябано: «Николеньке». Учитель М. убежден: чиркал гвоздиком сам Пушкин. Пушкин не Пушкин, но множество надписей в церкви чудом сохранились на протяжении столетий. Теперь профессора надписи с этого исторического «забора» копируют. А учитель М. по этому поводу еще и глубокомысленные выводы делает.
Подходим к Летнему саду. Через него и Троицкий мост - к крепости. Пересечем Петропавловку и выйдем к зданию Арсенала, в котором хранится русская артиллерия со дня появления на Руси единорогов, мортир, пищалей. Увидев Инженерный замок, глупо предлагаю брату - пойдем, всего на полчаса, глянем на мазню Сильвестра Сталлоне. Со стороны М. следует агрессивный отказ. Он со своим профессором и еще некоторыми преподавателями Академии решили выйти на пикет с плакатами. Требование - убрать Рембо из Ленинграда-Петербурга. Нечего ему болтаться рядом с Репиным и Айвазовским: «Вышли бы, - говорит М. - Просто не знали, как подавать заявку на пикетирование».
