Питер. 2013-2014. 33

Реальная жизнь не очень чиста. Она, конечно, словно стекло, прозрачна, но с годами становится какой-то заляпанной. Тысячи, десятки тысяч пальцев, ладоней, лбов и носов терлись о стекляшку твоей жизни. Плевались - и всё в нее. Швыряли грязью. Добрые люди пытались согреть этот стеклянный кусочек своими липкими ладонями. Льнущие душою к нутру твоему женщины (как им кажется) долго водят по измученному осколочку пальцами. А ведь ни вожделеющих дам, ни сердобольных людей лично я не просил оказывать мне знаки внимания. От «дружеского» трения даже стекло возбуждается электричеством. И, ладно, если бы это электричество, блуждающее по стекляшке твоей жизни, было «статическим». Какая уж там статика! И откуда берутся любящие тебя? От оглаживаний родных и близких стеклышко бытия мутнеет сильнее всего. Но, большинство об тебя просто вытираются. Ты им безразличен. А они больны. Единственное, что надобно им, чтобы ты не пропускал сквозь свою прозрачность свет солнца. Больные правы. Солнце беспощадно. Режет глаза. Его-то как раз нужно поменьше. Простуженные и ослепшие сморкаются громоподобно, сморкаются - и всё в тебя, твою наивную прозрачность. И не замечают, куда и в кого попал плевок. В подобных обстоятельствах сначала приходишь к выводу, что все же солнце и не надо пропускать сквозь себя. Но, прозрачность твоего стеклышка, твоего Я, определяется лишь на основе внутренней необходимости. Сколько их, чистых и честных мыслителей, святых, страстотерпцев попытались своими внутренними резервами создать нечто подобное внешнему солнцу истины. Даже выдающийся человек - мал. Это другие малые люди, глянув на то, что сотворил великий даритель внутреннего света, кричат - гений! Светоч и спаситель! На деле же это всего лишь попытка сохранить веру в то, что чистое стеклышко существования так же прозрачно, красиво и блестяще. Ничего подобного! Так называемый «гений», в итоге, либо сходит с ума в недрах собственных диалектик, либо покрывается толстым слоем тщеславия. Гордыня индивидуалиста, словно сало, окончательно мутит чистоту человеческой жизни. Но, полная потеря чистоты восприятия - явление редкое. Чаще - пресловутая сложность существования. Подавляющее число людей не желает, вслед за «гениями» и пророками, переворачивать известные теории и рушить общепринятые правила. Человеку не стало лучше оттого, что, оказывается, не солнце вращается вокруг земли, а наоборот. Нечего обманывать себя - сладко болтаться в полутьме. Нечистое стеклышко жизни - это стекляшка, как выясняется, - не твоя. Она кусок мозаики под названием «существование». На этом стекле грязь, пот, сопли, засохшие слезы, закисшая помада давних поцелуев. Но, стеклышко-то не разбито (и не эти ли нечистоты, скопившиеся на нем, еще держат его целым?). Это слабое утешение номер один. На гладком пятачке остатки, побывавшие на тебе, в тебе, рядом с тобой - только твои, неповторимые. Этих индивидуальных сочетаний немытости - сотни миллионов. Их миллиарды. Отсюда - довольно серая, неинтересная мозаика жизни. Это слабое утешение номер два. Этими двумя плюсами, их бесконечными сочетаниями большинство удовлетворяется. Долгое время и мне этого хватало. Но, вот уже как два года один вопрос занимает меня - а что же, это солнце, по ту сторону, светило. И ради этого света мы представляли собой хрустально чистые, холодно-прозрачные, празднично-блестящие кусочки стекла? Зачем свет пробивается сквозь запачкавшиеся стекла нашей жизни все слабее и слабее? Только для того, чтобы при нашей кончине угаснуть совсем? Чтобы вечно черный, погасший квадратик находился в мерзости запустения посреди других островочков, что пока еще теплятся неземным светом? Обидно. Мне кто-то из милости, словно нищему, что-то дает? Пускай это будет свет истины. И вот сладкое наслаждение стало являться мне во сне. Когда не заорет в полпятого будильник. Когда в два ночи не заплачет младенец. И старший сержант не гаркнет благим матом: «Подъем!». Я сам гашу мои замызганные фонари и ухожу в пучину сна. Ощущение, что никто не разбудит, - самое мощное успокоительное. Наверное, это единственное, что остается человеку после смерти.