Кандинский учился у Рембрандта. Его он осваивал в Зимнем. Заметил - голландец играет с цветом и резко противопоставляет темное и яркое. Темное у Рембрандта тоже может быть ярким. А вот яркое темным никогда. Мастер манипулирует всем изображенным на картине - старухами, стариками, ночными дозорами, голыми женщинами, нищими оборванцами - на пересечении этих двух полей: темнота и свет. Когда брат говорил о четырех мировых сюжетах, то при словах о покаянии немедленно вспомнил лучшую картину голландца (а может, и всей живописи): «Возвращение блудного сына». Шпенглер говорил, что после Рембрандта европейская живопись покатилась под склон. То есть переломной точкой был «Блудный сын». И тема для Европы основная - покаяние. Впрочем, это мое мнение и, немножечко, Шпенглера. Вот Берлускони вместе с Саркози так не думают. И только Меркель с присмиревшими немцами пытается изобразить всеевропейское раскаяние. Хотелось бы искренности со стороны немцев. Хотя вряд ли можно ждать искренности от народа, синтезировавшего большинство наркотических заменителей и применившего хлор в боевых целях. Кстати, евреи, изобретавшие атомную бомбу, поначалу жили, в основном, в Германии. Да и фон Браун из тех же мест. Если бы не русские (которые всю дорогу оказываются не в том месте и не в нужный час), немцы давно бы уже имели космические колонии на Луне, а может быть, и на Марсе. А населения мира было бы не семь миллиардов, а, как и положено, полтора. В космосе социальном пруссаки тоже запустили ракету. И безумный космонавт был неплох - мюнхенский художник Адольф. Но, опять же, русские! И не в том месте, не в то время. Может ли художник, силой своего искусства, замедлять и ускорять время? Не отражать, а именно становиться самим временем, а затем и вещью нематериальной, которую мы зовем духом? Может. Рембрандт - мог. Несмотря на грубую манеру письма, экспрессионисты могли стать самим временем.
Готовился к встрече с двумя художниками - Кокошкой и Мунком. Хоть режьте меня, но Мунк прочно связан в моем сознании с Кьеркегором. А Кокошка - с Кафкой. И Мунк не подвел - его огромное полотно висело в центре зала. Называлось: «Зимний пейзаж». Суровые, невысокие горы. Серое небо. И тоска, по накалу напоминающая левитановскую. Однако это была именно тоска живого человека, а не болезнь и смерть кьеркегоровского монстра. На выставке было значительное количество пейзажей, натюрмортов, абстрактных изображений. Что касается пролетарско-суровой дрезденской группы «Мост» и безысходного мюнхенского коллектива «Синий всадник», то они были представлены широко, богато. С этими немецкими художниками «вживую» знакомился несколько лет назад в Пушкинском, в Москве. И вот друзья снова передо мной. Важную работу выполняли и в «Мосте», и в «Синем всаднике». Пытались одолеть бессильный, мелкобуржуазный тренд импрессионистов. Там то «Завтраки на траве» с полуодетыми женщинами, то обнаженная дама полусвета «Олимпия», а то пьянчужка («Любительница абсента») в убогом провинциальном кабаке. «Мост» немцы перекидывали через мутное болото публичных домов паршивца Тулуз-Лотрека. «Синий всадник» топтал копытами голубое и розовое, что разливалось по парижским Елисейским полям.
Оскар Кокошка живыми полотнами глянул на меня впервые. Понравилась его «Девушка с бусами» и «Натюрморт с бусами и птицей». Недурно был сделан «Вид на Верне ле Бон». А вот «В саду» и лондонские пейзажи - не очень. Так же, как Эдвард Мунк, после этой экспозиции, не совсем будет накладываться на Кьеркегора, так же и австриец Кокошка - на Кафку.
Австрийские художники начала века, что естественно, в австрийском музее были представлены очень полно. Помимо Кокошки, выставлены Эмиль Нольде, Бекль, Вакер. Рудольф Вакер стал нашим с М. чемпионом на этой экспозиции. Неожиданно столкнувшись перед большим полотном Вакера «Автопортрет с зайцем», не удержавшись, долго ржали, навлекли на себя недовольство выставочной охраны и многих почтенных посетителей. Мол, чего ржете, мешаете наслаждаться искусством. Однако некоторые заинтересовались полотном и долго слушали наши разъяснения. Буржуазного вида грустный господин (изображенный весьма схематично) был подавлен изображением огромного рыжего зайца. У него лапки. Но заканчивались они большими колесиками. Морда у зайки наглая, веселая. Механическая игрушка - дурацкий заяц - гораздо живее этого потертого, грустного господина. Вспомните великолепную кинокартину «О Шмидте» с Джеком Николсоном. А «Скромное обаяние буржуазии» Бунюэля! Да эта картина посильнее всех полотен Дали будет. Какая прекрасная художественная провокация! Кто-то разделял точку зрения М. Кто-то, вслед за нами, начал смеяться. Я, конечно же, влез в спор на стороне брата. Хотя кроме Вакера мне приглянулись и Кирхнер, и Ральф, и Шлеммер, и Иоханнес Иттен. Конструктивизм художников школы Баухауз не тронул. У них не было огромных морковных зайцев.