Негры рекламируют не только нянь. Перед входом в Колымажный переулок - тощий прыщавый отрок сует мне в руки рекламку закутка, где делают наколки. Какая бы мне наколочка подошла? И где? Для срамных мест накалывать бабочек - нехорошо. Не тот возраст, чтобы украшать синим кисти рук. Можно бы на приличном участке кожи. На левой половине груди, там, где сердце. Может, звезду. Когда враги схватят, будет подсказка, мол, кожаный лоскут нужно сдирать именно в этом месте. Ничего, естественно, колоть не буду. Да и врагов слишком много. Нечего им подсказывать.
Памятник Достоевскому. Федор Михайлович в странной позе - резко отклонился назад. На лице глубокая печаль. Что-то невидимое ударило писателя в грудь, откинуло назад, а он всматривается в то, что его так согнуло. Размышляет - удастся ли выжить после такого удара тоски. Автор – скульптор Рукавишников.
Московские переулки, ветвящиеся среди низеньких купеческих домишек. Миниатюрные церквушки. Укромные дворики. Прямили-прямили эту уличную соломку, а все равно Москва, словно дебелая девка. Проснулась в жаркий полдень на сеновале, и вся - волосы, платок, юбка и кофта - в паутине кривых, переломанных соломинок.
Новодевичья набережная, по которой прошелся совсем недавно, - на завтра. Или - Иваньковское шоссе. Зубовская улица, Верхняя Масловка. Мастеровая, Наро-фоминская, Неглинная. Переулки Гжельский, Ольгинский, Оружейный, Гнездниковский (Малый и Большой). Мне же - в Колымажный. С одной стороны - высоченная серая пластина Ленинской библиотеки. С другой стороны - россыпь мелких домиков. Миниатюрные усадебки, и, если бы не массив Ленинки, так и кривлялся бы этот самый Колымажный между избушек и сараюшек. Горела-горела Москва, да не выгорела. Получился живописный хаос. В усадебках зевали да чай с баранками пили. Глухие переулочки обживали веками артели ремесленников - оружейников, портных, бочкарей, кузнецов. В извилистом Колымажном испокон веку и делали, и содержали колымаги - царские да боярские кареты, пролетки, сани, брички, позже даже омнибусы на конной тяге. Одним словом - царская автобаза. Как раз напротив дома художника Серова мимо меня, солидно урча, протащился тягач с низенькой платформой. На платформе - внедорожник, черный «Мерседес». Окна «Мерседеса» открыты, и из них высунулись галдящие молодые люди. Одеты в пестрые тряпки. Огромные шерстяные береты, в которые, словно в мешки с мусором, засунуты волосы, заплетенные в толстые, лохматые косички (дреды). Получается что-то вроде цветочного черного ящика. В нем - не розы и не тюльпаны, а разноцветный колючий чертополох. По углам платформы - операторы. На плечах - телекамеры. Рыкает из-под брюха платформы мощный сабвуфер. Сорнякового вида пацаны - рэперы. Орут и мычат. Кажется, Тимати снимает в тихом переулке клип. Вопли читающих, под басовый ритм, маразматические тексты отскакивают от серых стен библиотеки и уносятся в ровное, потемневшее от тоски небо.
Девку-Москву мучили, выламывали ее улочки-косточки как неправильно сросшиеся. Речушки ее забирали в трубы, прятали под землю. В метро, под землю, спустились отличные художники, скульпторы, архитекторы. Все, кто устал копошиться в соломенном сплетении кривых московских тропинок-дорожек да грязненьких двориков. Называлось это все уютным обаянием старого города.
Вот Корин с Дейнекой, не в силах противостоять этому половодью бесформенности и мещанского сонного уюта, скрывались в бесконечное. Были, конечно же, энтузиасты. Снесли Храм Спасителя. Но воздвигли храм просвещения - библиотеку. И в XYIII, и в XIX веке были подвижники, выламывали пространство города из живописной сумятицы. Самый первый - Иван III. Бове. Тон. Матвей Казаков. В XX веке - Желтовский, Шехтель, Щусев. Стремились одолеть характер расхристанного населения. В первом упоминании о Москве - опять же обильная еда. Будто бы Юрий Долгорукий, основав малую крепостцу, не преминул устроить «обед силен». С тех пор любит Москва, не прибранная, пожрать и поспать.
Выхожу к церковке - желтенькой, аккуратненькой - святого Николая Чудотворца. Внутри - тепло, чисто. Горят редкие свечки перед образами - и никого. На пересечении с Большой Знаменской улицей модерновый доходный дом архитектора Шехтеля, построенный в 1911 году. Изобретатели Ленинской библиотеки не у Шехтеля ли учились серой строгости и сдержанности? Была улица Маркса. Была улица Энгельса. В девяносто четвертом году вновь вернули старое название - Малый Знаменский переулок. Ну, не клоуны ли? Где-то здесь, в этом районе, - Ваганьковская слобода. Ваганы - шуты и скоморохи. Тут-то, напротив здания библиотеки по естественным направлениям Российской Академии наук, вырубили свой громкий звук ребята-рэперы на передвижной платформе. Стало тихо. Нырнул в воротца беленького храма святого мученика Агапы Пергамского.