Москва. 2013. Съезд. 16

Среди толпы визг мужчины прозвучал необычно: «Спекулянтка! Не берите у нее билет. Мои места лучше!» В кассах консерватории билетов не было. Большой симфонический оркестр имени П.И. Чайковского (вот памятник ему за деревьями). Дирижер - Владимир Федосеев. Федосеевский оркестр собрался исполнять Брукнера (Вагнеровская, третья, симфония), да еще «музыкального экспериментатора» Бриттена (скрипичный концерт). Бриттеновский концерт исполняла не какая-нибудь хлипкая скрипачка, из молодых да ранних, а мужик крепкий, юморной, бывалый - Даниэль Хоуп. В итоге билеты на концерт были распроданы за месяц, и не мне, съездовскому фуршетнику, стоило ошиваться под сводами консерваторской ротонды в ожидании халявы. Люди озаботились билетами на редкое представление гораздо раньше. Загудело внутри живота. Зазвенело под темечком - так захотелось, чтоб на оголенные нервы эфир ниспослал живые флюиды музыки. Пять минут осталось всего - и действовать нужно решительно. Спекулянты те же, что и тридцать лет назад. Только осторожны. Билет стоит двести, а они пихают за две-две с половиной. Подкатывают несколько - невзрачный и хлипкая в вечерней мгле: «Лишние не нужны?» Я: «Нет». Жду. Бежит тетушка в блестящей черной шубе: «Молодой человек!» (Молодой, видимо, я.) Но к даме со всех сторон летят такие же пожилые, стремящиеся к лишнему билетику. Оказываюсь, растолкав остальных, возле тетушки, первым: «Сколько?» «Тысяча. Ждала подругу, ее нет, а концерт…» Не слушаю. Обмениваю желто-коричневый билет на голубенькую. Те, кого отпихнул, шипят. Предлагавшие билеты за две тысячи возмущены. Вот тут-то странный, высокий возглас дядьки: «Спекулянтка!» (это про тетушку в шубе). Тетка, продавшая мне билет, остается ругаться с профессионалами-перекупщиками. Лечу к раздевалке. Проскакиваю в зал. Думаю: тетка-то не наврала. Партер. Четырнадцатый ряд. Слева сидит молодой интеллектуал: небрит, в свитерочке, в ботинках на толстой подошве. Рюкзачок в кармашках, завязочках и иностранных наклейках бросил под ноги. Справа - пустое кресло. Ждет это кресло тетушку, продавшую мне билет. Дальше - тощие старушенции, вибрирующие в своих телесных оболочках, даже не от самой музыки, а от ее предвкушения. Переполненный зал нетерпеливо хлопает. Стареньким слушательницам хлопать мешают пожухлые ромашки, которые приготовлены для вручения музыкантам. Хлопать они пытаются, но лишь белоголовые цветы колдыбаются из стороны в сторону. Стремительно вбегает на сцену Федосеев. Очки блестят, как у недоброго хирурга, собравшегося оперировать аппендикс: «Ну, сейчас этот докторишка разберется с хворыми оркестрантами». На сцене появляется резвый, рыжий, лысеющий Хоуп. О его знаменитой скрипке наслышан. Гварнери. А играл на ней в свое время Кароль Липинский, конкурент и приятель Паганини. На скрипаче пошловатый, по своей роскоши, костюм. Кто помнит знаменитый фильм «О, счастливчик» с Макдауэллом, тот поймет. У Малькольма был костюмчик золотого шитья. У владельца Гварнери шитье серебряное. Крой тот же. Чуть тесненько и выразительно на самых интересных мужских местах. Ручки скрипача накачаны. Ляжечки, словно сосисочки, - упругие, кругленькие, благополучные. Очкарик с модным рюкзаком, увидев Хоупа, пошевелился, пожевал губами, и что-то такое сделал со своим центром тяжести. Ботинки стали еще тяжелее, и парнишку пригнуло небритым лицом к переднему сиденью. Спереди зашипели. Показалось, что парень после дозы хочет блевануть. Старушки-ромашенции оказались резвыми. Налетели, зашикали на передних зрителей - рослых юношу и девушку: «Пригните голову. Ничего не видно, - кипятились женщины, - мы маленькие. Вы - здоровые». Парень спереди не отвечал. «Нахал!» - зашептали приятельницы. Парень неожиданно повернулся: «Сами такие», - и отвернулся вновь к сцене. «Что?» - возмутились ромашенции. По ряду нарастали шепоты и шорохи. К свободному месту, рядом со мной, весьма неаккуратно протискивалась тетка, что продала мне билет.