Съезд закончился ровно. Фуршет. Коньяк и красная рыба. Этой рыбы покушал прилично. На фуршете начальство еще раз (хотя и вскользь) обещало произвести перераспределение бюджета в пользу провинциальных организаций. Встречался с молодыми столичными лавочниками. Эти борются с засильем крыс в городах. Не химией, а электричеством. Крысы не дохнут. Трупы их не разлагаются и не смердят. Шарахнет током - и звери уходят.
Центральный вопрос: куда грызуны уходят из обеспеченных крысобойками подвалов - в соседние подвалы? - остался не выясненным. Сочетание не сочетаемых тем: красная рыба - лишенные шустрыми коммерсантами домашнего пристанища крысы - быстренько вышибло меня под темное октябрьское небо. Раньше, бывая на московских собраниях, сидел вечерами в номерах постоялых дворов, беседовал под водку с земляками, которых и так знал хорошо. Теперь - все. Посидеть, попить в Москве и на гостиничной койке - пройденный, лет десять назад, этап. Публика обижается на меня. Но привыкли к тому, что я растворяюсь в московском воздухе с проблесками свободы и диковинными восприятиями. С приключениями - еще не определился. Либо драма, либо музыка. Сейчас чаще выбираю музыку: филармония, зал консерватории, Большой центральный дом музыки. От юных крысоубийц, по Краснопресненской набережной, по бывшему Калининскому проспекту, быстро добрался до Дома книги. До семи часов вечера, когда в Москве заводится театрально-музыкальная шарманка, оставался приличный запас. Нырнул в книжный. Первый этаж - канцелярия и календари. Отдела букинистической литературы больше нет. На втором этаже - все так же, как в нашей, чебоксарской, «Библиосфере». В философском отделе - идеалисты и уклонисты. Рядом - церковники и мистики. В юриспруденции вовсе можно захлебнуться. Какая-то американская женщина накатала толстый том про молодого Эдуарда Лимонова. Дана фотография бунтаря: белый костюм-тройка (брюки - слегка расклешены) собственного пошива. Волосы до плеч и очки-капельки. Парень здорово похож на Джефа Линна из «E.L.O.». Лимонова люблю. Бабские мемуары хотел взять, да подумал о тяжести, которую придется таскать по Москве еще сутки.
Женщины не только взгромоздились за руль автомобиля. Одно за другим выходят откровения бывших любовниц, жен, подруг мужиков, которые, хоть чуть-чуть засветились на телеке или сочинили пару-тройку книженций, попавших на волну общественного интереса. По «Культуре», по-моему, трижды показывали одну и ту же передачу Богуславской с рассказами о стихотворце Вознесенском. Откопали родственников Венечки Ерофеева. Яковлева пишет о Миронове. По Яковлевой выходит, что в жизни Андрея - она главная (оттого, видно, что он ее поколачивал, будучи в раздраженном состоянии). За Яковлевой потянулась очередь: «Я и Тарковский» и т.д. Огромные книжищи Федора Раззакова. Стареющие поэты и мужья не остаются в стороне. Вся правда о Пугачевой, о Раневской, о Булгакове, о Цветаевой, об Ахматовой. «Лимоновская» американка была отложена в сторону. Вот двухтомник Шергина. Книжки изданы как надо, с любовью и тщательностью. Черные, аппетитные тома, общим числом около десяти - дневники Пришвина. Тут уж сдался, сел на стульчик, зачитался. Страницы белые, приятно пахнущие. Содержание изумительное - горькое и грустное. Пришвин - дорог. Очень. Тяжел. Таскать его по Москве и вовсе немыслимо. Завтра, в «Плазе», меня будут держать до двенадцати (и даже накормят утренними варениками). А потом? Сумка, что всегда болтается за спиной, будет забита материалами и брошюрками, которые разными способами удалось получить, умыкнуть, разыскать в ходе съезда, чтобы привезти в Чебоксары. Многотомник Пришвина никак не уместится. Одну книгу все-таки поместил: первый том Бенедикта Сарнова, «Сталин и писатели». Все четыре книжки прочел (знакомые давали). Книги понравились. Решил купить для собственной библиотеки. Три тома заказал по почте через «Библиосферу». Несколько месяцев искали по всей стране первый том. Никак. А здесь - вот он, дорогой, стоит на Арбате, толстенький, черненький. Отметил также, что многовато всюду стало Ханны Арендт, «Капитал» Маркса (1 том) в экономическом разделе лежит на почетном месте.
Поспешил (время уже поджимало) по Арбату, мимо Дома журналистов к зданию ТАСС. Проходя мимо театра Розовского, размышлял - может, в этот балаган заглянуть? Уж больно радикален Розовский в высказываниях. «Золотая маска» не конкурс у него, а «договорной матч». А вот он, московский еврей, самый умный. В одном классе учился с Андреем Мироновым. Почти лицеисты.
Мерзость духовная проистекает из столичной тусовки. Не партийное начальство, но идеология. Они сами в состоянии были сляпать какую угодно доктрину. Федор Бурлацкий один чего стоил. А Ципко рядышком был. И не деньги. А вот это - у них детишки в «закрытой» школе (английский преподают лучше, чем в самом Оксфорде), а у нас, не менее выдающихся, ребятня штаны протирает в простых, районных школах. В итоге: «наши» в электриках и специалистах в области рыбного хозяйства, у «них» - в торгпредах и дипломатах. Терпеть подобное было никак нельзя. В сторону Розовского и его нехилого балаганчика сложился негативный ассоциативный взгляд. Блестящая мысль - бежать от этого театрального вертепа. Не получит Марк кровных моих пятисот рублей за нездоровые фантазии.
Далее, вниз по Никитской, был еще театр Маяковского. Дежурно проскочил мимо красного кирпичного здания и уже без сомнений мчался к Большому залу консерватории. До семи часов оставалось всего десять минут.
