Не слезая с кровати, нажатием кнопки раздвигаю шторы. Еще щелчок - и загорается плазменный экран. «Евроньюс» на русском. Европейские новости раздражают меньше всего. Но и у них два вида спорта: футбол и там, где мужики в светлых брюках катают по полям маленькие белые шарики. Иногда мячик попадает в земляную ямку. Диктор при этом ржет, словно лошадь, от восторга. Европейская полуправда приятнее в нашей стране угасающего здравого смысла. Если кто-то думает, что удовлетворение рождается от созерцания более лучшего, - он ошибается. У них там ничуть не лучше, чем у нас. Даже хуже. Многие годы назад у них нечто разумное вовсе потухло. Холодная бессмыслица. Но ведь приспособились. Мужики в галстуках. Женщины, весьма бывалые, но хорошо умытые и причесанные. Мы-то мучаемся с остатками разумной жизнедеятельности. Осколки жалости. Одним словом, мусор, а собрать его в совочек аккуратно никак не получается.
Я, лежа на кровати, размером с небольшой аэродром, будто лечу на ковре-самолете. Этаж восемнадцатый, стен нет - огромные стекла, по небу несутся редкие тучи. Они задевают шпиль сталинской высотки, медленно кружатся, сверху подсвеченные неярким солнцем. Игра с относительностью - не тучки плывут, а я осуществляю движение по небу на летающей кровати: голый, под хрустящими белыми простынями. Тихо урчит кондиционер, только не на холод, а на тепло (я так настроил). В моем полете, по октябрьскому небу Москвы, температура вокруг - двадцать пять градусов. Европейцы-мертвецы на экране рубятся в гольф.
Мне нравятся ухоженные парижские кладбища. На наших - засохшие мальвы да неспелая рябина. Много свежих могил. Многие из них разъяты, ждут скорых жильцов - желтая глина, красная грязь. У них, там, в европейских новостях, все холмики давно заросли травкой. Ее стригут. Могильные плиты протирают тряпочками. Но, лично я, перед тем, как рухнуть в глиняную яму, в которой торчат белые ободранные коренья, перемещаюсь в небесах, в невидимом теплом облаке. На тумбочке, возле подушек - маленькие флакончики. Написано: «Для спокойного сна». В одном - маленькие шарики. Пахнут неплохо. В другом - мазь. Никак не пахнет. В третьем - невесть что. Не открывал. Спал и без шариков неплохо. Засыпая, видел в телеке Сигала с пошляком из молодых, да ранних. Стивен, крутой американский парень, говорит: «Никакой я не американец. У меня вся родня из Одессы». И Сталлоне не верьте, что он армянин. Он тоже еврей и тоже из русского портового города.
Долго стоял под душем. Менял режимы и напоры, радовался, как ребенок. С просушенными горячим электричеством остатками волос - в столовку. Три цвета: неимоверно белый, светло-серый, серебристый. Тяжелые шторы, что распахнуты на окнах, светло-серые. За окнами свежее, холодное небо, налитое голубизной до ярости. В Измайлово, в «Веге», халдеями - молодые казахи. И по телеку - одно РБК, вот уже который год. Здесь - сорокалетние женщины, весьма опрятные. Шустро убирают из-под жадных рук и ртов использованные тарелки, тарелочки, вазочки и чашки. Набор продуктов обширный, но это, действительно, завтрак. Никакой тебе зажаренной до хруста свинины, никаких резиновых сарделек с обожженным картофелем. Тут овсянка, манка, рисовая каша. Нет почему-то перловки. Жареные и вареные яйца и - блинчики, творожники, сырники, тосты и огромные пельмени с вишней, малиной и, опять же, с творогом. Молоко. Кефир. Я налегаю на бледно-розовый йогурт. В телевизорах, что прикручены к стенам, беззвучно целуются Меркель с Обамой. Берлускони лыбится, вставная челюсть прилажена ловко, улыбка ненатуральная. Делаю вывод - плохи у мужика дела. Немцы что-то вопят радостно, спускают на воду огромный туристический лайнер. Понимаю, подъедая оладушки со сгущенкой, что мне и так хорошо, даже без туристических плаваний на немецких кораблях. Наедаюсь с запасом. Тяжело встаю.
Первый день заседаний. Огромный зал, много народа. Журналисты ждут, что съезд будет последним. Слово «раскол». Выступают важные иностранцы. Лично я выступать не хотел. Сказали: надо. Пошел. Седьмым или восьмым. Выступал против расколов и интриг. Нам, в Чувашии, и так нелегко. На нашем кладбище не все могилы еще заняты, не все поросли травой. Какие, все же, шикарные вареники с малиной и со сметаной в «Плазе»!
