А речь-то - о лучшей пьесе русского театра. Театр, хоть в Чебоксарах, хоть в Алма-Ате, хоть в Москве, при постановке ее должен соответствовать. Почти двести лет прошло, а споры не утихают - неужели заглавное событие русской драматургии - комедия, да еще и о мелких жуликах из начальства. При Николае I, при царе, борзыми щенками берут взятки. Смешная взятка-то. И при Николае I и при Николае II такие мерзавцы по глухим городишкам обитали, что и высказать трудно. Здесь же - мелко, до смешного. Дураки - помещики из-за изгороди между участками пятьдесят лет судятся, а судья, между тем, травит зайцев и у того, и у этого, и вот эти легендарные борзые щенки. Фамилии у чиновников странные: Земляника, Сквозник-Дмухановский, Ляпкин-Тяпкин. Чуть позже, у Толстого – фамилии, как фамилии - Вронский, Болконский. Безухов, правда, немного подкачал. Земляника - не фамилия. Это развивающаяся личинка, из которой персонаж, как бабочка, только выбирается. И вот этот сквозняк духа темного (Сквозник-Дмухановский).
Мир Гоголя - отнюдь не смешен. «Ревизор» - не комедия. Есть, относительно человечества, чувства теплые, прекрасные, обнадеживающие. Гоголь-Яновский ничего благостного о человечестве не сообщил. По нему, все существование общества - краткое мгновение, голубой всполох. Как случайное дуновение ветерка – так ничего и не останется. Всех сдует мрачным сквознячком дух. Недолгая творческая жизнь автора «Мертвых душ» - вся едина: «Невский проспект», «Вечера на хуторе», «Ревизор» и бессмертный памятник русского (и украинского) ужаса «Мертвые души». Хотел Николай Васильевич выбраться из этого дьявольского царства абсурда и зыбких теней, как советовали ему попы, а с другой стороны, подталкивал Белинский. И так болен был, а тут окончательно с катушек съехал. «Вий», выбравшись из-под земли, просил: «Откройте мне веки». Гоголю был назначен тяжкий урок - эти веки открывать. Он приподнял их страшилищу, и оттуда, в сквозную щель, ринулся поток призрачных существ, остановить который Гоголь был не в состоянии. «Ревизор» - произведение, когда руками Гоголя, его потрясающей фантазией открывалась дверка в потустороннее. Это не был страх западного протестантизма, с его «Тилями Уленшпигелями» и «Франкенштейнами» (потом дело продвижения западных ужасов взял на себя Достоевский). Это было другое, чисто наше, отвратительное и ужасное.
Пьеса начинается с удара молнии. Завершается раскатом грома. В эпилоге автор, как бы оправдываясь, пишет, что тень настоящего ревизора - это человеческая совесть. Городничий, разволновавшись, вместо шляпы надевает шляпную коробку (вместо головы - коробка, вместо коробки - голова, а вместо майора - нос). В письме, что читает Городничий, всплывает изрядное количество второстепенных персонажей, которые, по законам театрального искусства, в итоге должны сыграть решающую роль (как у комедиографа Мольера). Мольер хорош. Но только два драматурга истинно гениальны - Гоголь и Шекспир. У всех ружье, что в спектакле висит на стене, в итоге выстрелит. Николай Васильевич, с другом нашим Вильямом, «ружей» навешивают много, а они не стреляют. Из письма к Городничему выскакивают в действие и Анна Кирилловна, и муж ее, Иван Кириллович, который ужасно растолстел и все играет на скрипке. Великолепная записка Городничего к жене: «Спешу тебя уведомить, душенька, что состояние мое было весьма, весьма печальное, но, уповая на милосердие Божие, за два соленых огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек…» Этот маразм совершенно естественен в больном зазеркалье автора. Великое напряжение образа Хлестакова - молния (начало), гром (конец): между - буйный, человек мгновения, легкий, словно суп, в котором вместо масла какие-то перья. И от него рождаются персонажи и вовсе бесплотные, вертлявые, улетающие. Один только герой хлестаковской болтовни - Пушкин. Александр Сергеевич тут же компенсируется «другом Тряпичкиным». Равноценное гоголевскому «Ревизору» творение - «Явление Христа народу» Александра Иванова (Гоголь на полотне, подобно Пушкину в «Ревизоре», - присутствует). Кто внимательно глядел на это богоборческое творение, обратил внимание: за темными деревьями, по берегам Иордана, толпы людей, которые узнали о явлении, потянулись к Христу.
В русской драме одно облегчение - артист Смышляев оживился. Если Раскольников из него был никакой, то Хлестаков у него получился отменный. Такой, каким его представляли русские демократы и либералы. Тот же Белинский. Или царь Николай (Боже, как грустна наша Россия). Как Хлестакова на самом деле представлял Николай Васильевич, в Чебоксарах неведомо. Поют, пляшут, ломают веселую комедию. И с бедным «Ревизором» плохо не только в Чебоксарах. По всей России так. В залах, насильно забитых мало что понимающими школьниками. Над кем смеетесь?..